Джордж и Бенджамин

+18 | понедельник, 18 февраля | 17

Великое произведение Джорджа Оруэлла "Скотный двор" заканчивается главой 10-й на очень интересном месте: свиньи встали на задние ноги и на равных общались с людьми. А что происходило на ферме "Усадьба" дальше? История Англии последующих двадцати лет дала ответ на этот вопрос. И спасибо ослу Бенджамину за то, что он с поистине ослиным терпением зафиксировал ход происходивших на ферме событий. И если он сделал это не так талантливо, как уважаемый и любимый всеми Джордж Оруэлл, то этому есть простое объяснение: ослы не имеют навыка долгого сидения за письменным столом. 

     Глава 11
       
      Когда боров Наполеон стал ходить на двух ногах в пиджаке покойного алкоголика мистера Джонса, я спрятался за курятником, что стоял в самом отдаленном углу фермы. Моя седая морда подсказала мне, что начальство надо видеть как можно реже, а лучше не видеть никогда, чтобы сохранить в душе веру в свиней и их счастливое будущее. Наполеон, зоркость поросячьих глазок которого с годами не уменьшилась, заметил мое отсутствие.
       
      "Кто-нибудь видел дохлого осла?" — спросил он у своих псов. "Дохлого не видел никто, а вот живого — он спрятался за курятником", — ответил начальник собачьей стражи Грызло, фаворит Наполеона. У Грызла были большие белые усы, как у собак элитных парод, которых воспитывали и держали в своих домах люди. Им разрешалось спать на диване и стоять у стола во время обеда, а также держат морду у самой тарелки и осторожно помахивать хвостом, чтобы не подымать пыль с пола.
       
      Наполеон любил Грызло за высокий рост в холке и благородную масть шерсти, поэтому всегда подзывал к себе и подолгу не прогонял, когда на ферму приезжали люди, называемые теперь уважительно — деловые партнеры. Он бы давно назначил Грызло ответственным за внешние сношения, если бы при слове сношения у этого пса не начинала вылезать из под живота красная морковка. Пришлось доверить столь важный пост сухопарому свину Лавру, выхолощенному ветеринаром еще при жизни мистера Джонса.
       
      Этот свин был из рода Сноуболла, и доверять потомку перебежчика и отказника было весьма рискованно, но контакты с людьми начали развиваться так бурно, что найти быстро среди псов, коней и овец кого-то, кто имел родственников в стане бывших врагов, кто знал и понимал язык людей, их истинные намерения и желания, оказалось невозможно. Лавр, к тому же, был поросенком тихим, любившим чистоту и порядок. Он не залазил копытами в корыто, из которого ел, не чавкал от удовольствия, погружая свой круглый пятачок в жирное пойло, и не разбрызгивал его на морды других свиней, теснящихся рядом. Устраивая вечеринку после очередных переговоров по продаже муки или покупки запчастей для мельничной динамо-машины, можно было не опасаться, что Лавр на глазах людей упадет свиным рылом в ближайшую лужу на дворе и начнет в ней блаженно хрюкать.
       
      "Что делает этот старый осел за курятником?" — спросил удивленный Наполеон у Грызла. "Жует солому и царапает копытом по песку", — ответил начальник псовой стражи и на всякий случай поджал хвост. "Ветеранов первой фермы Англии, управляемой скотами, надо уважать", — многозначительно изрек Наполеон, и по его поросячьим глазкам легко было догадаться, что мысль, которая пришла ему в голову, глубока и прогрессивна. "Давайте ему каждое утро пучок свежей травы, — распорядился Наполеон, — Всех ветеранов нашей фермы надо окружить заботой и почетом. Каждый из них заслужил нечто большее, чем пучок травы, они достойны нашей сердечной благодарности и любви. Мы не пожалеем для ветеранов ничего из наших кладовых. Выдайте Бенджамину ветеранское удостоверение под номером 2. Разрешите ему бесплатный проход до любой изгороди. Обеспечьте ветерана навесом от снега и дождя за счет фермы".
       
      Начальник псовой стражи понимающе кивал мордой, хотя смысла сказанного не понимал. "А почему удостоверение должно быть под номером 2, ведь это первый ветеран, которому объявляются льготы в законодательном порядке?" — спросил Грызло. "Удостоверение номер 1 подпишите для меня, — ответил Наполеон и впервые со времен битвы у коровника улыбнулся, — нас осталось так мало, тех, кто помнит решающее сражение в судьбе фермы, герой Бенджамин и я".
       
      В тот же день Грызло откопал в шкафах бывшего владельца фермы Джонса несколько старых удостоверений и выбрал три самых лучших. Удостоверение "Члена английской лиги охотников на лис и тигров" он оставил для Наполеона, пометив его цифрой 1. Корочку "Победителя конкурса среди поставщиков свиного сала для королевского двора" отложил для Бенджамина, черкнув в уголке цифру 3, Для себя же облюбовал документ с надписью средневековыми английскими буквами — "Рыцарь футбола". Джонсу когда-то в юности школьные друзья подарили "рыцарский" диплом в шутку на день рождения, потому что Джонс никогда не забивал гол первым и всегда учтиво пропускал вперед нападающих команды соперника. Не колеблясь, Грызло обозначил на документе свою цифру — Љ 2.
       
      В самое непродолжительное время, то есть в тот же день, он составил список льгот для ветеранов, которых разделил на три разряда. В первую категорию ветеранов попал только Наполеон. Ему разрешалось содержать за счет фермы личную псарню до конца своих дней, ему навечно передавался в пользование кусок земли под женьшеневый сад, где он мог поддерживать физическую форму пятачка, а также ежедневная порция желудей по потребности.
       
      Ветераны второй категории могли рассчитывать на такой же набор почетных привилегий, однако вместо женьшеня в саду им полагалось иметь кусты боярышника, к которым Грызло имел особое пристрастие из-за целительных ягод, восстанавливающих силу и потенцию, столь необходимые во время продолжительных и шумных собачьих свадеб.
       
      В точном соответствии с наказом Наполеона, ветеранам третьей категории был гарантирован ежемесячный пучок травы с ежегодной индексацией его на пять травинок.
       
      Проект распоряжения был утвержден Наполеоном почти без поправок. Он добавил лишь к правам ветеранов первой категории возможность бесплатного протезирования зубов и выбора лужаек для отдыха за пределами Англии для терапии континентальным климатом и согревающим эффектом ветров южных морей. В списке льгот ветеранов второй категории Наполеон вычеркнул пожизненную псовую охрану, так как Грызло сам был псом, и это обстоятельство позволяло сэкономить бюджет фермы.
       
      Перечень льгот третьей категории остался без изменений, но было сделано важное предложение: в честь ветеранов третьей категории регулярно устраивать всеобщие парады, на которых маршировать во главе колонны должны сами ветераны, демонстрируя тем самым всем остальным довольный вид и ухоженное состояние. Парад ветеранов в день празднования битвы у коровника будет заканчиваться салютом, а юбилейный парад в годы круглых дат — фейерверком.
       
      Для придания устному распоряжению о льготах особой значимости, Наполеон приказал высечь его в камне и назвать первым законом Наполеона. Текст начинался со слов — Мы, Наполеон и все равные скоты, решили...". Однако Лавр подверг текст лингвистической критике и заявил, что он не соответствует многовековым традициям Англии. Лавр посоветовал другой вариант написания важного законодательного акта — "Мы, скоты Наполеона повелеваем...".
       
      Неожиданно в дискуссию включился Грызло и громким лаем выразил свое категорическое несогласие. Пса возмутила неопределенность субъекта права и юридическая размытость понятия хозяин. Он в ультимативной форме потребовал устранить всякую возможность расширительного толкования закона. К его мнению прислушались, и слово скоты вычеркнули. Грызло перестал лаять и совершенно успокоенный лег у копыт Наполеона. Из каменоломни притащили кусок гранита и высекли на нем окончательный вариант — "Мы, Наполеон, повелеваем...".
       
      Для демонстрации первого в истории Англии высеченного в камне пенсионного закона для свиней и других животных на скотном дворе объявили общий сход. Собаки-охранники совали свой чуткий нос в каждую ферму, чтобы удостовериться, что на собрание явились все до единого. Нашли даже тех, кто уединился на сеновале для целей получения нового приплода.
       
      Псы обладали способностью мгновенно останавливать соитие в любой его фазе. Даже огромные быки-производители, увидев оскаленные клыки, немедленно соскакивали с молоденьких ушастых коров, забывая поцеловать их на прощание. На конюшне табун резвых жеребцов попробовал было ускакать от псов в угол загона, откуда начал ржать, что им не хочется участвовать в сборище, где надо стоять неподвижно и слушать блеяние овец и баранов. Один из псов вцепился клыками в рыжую гриву лидера конских неформалов, погрузив когти лап глубоко в его ноздри. От испуга у жеребенка из под хвоста посыпались яблоки. Лидер неформалов в ужасе помчался к месту сбора, а его товарищи отстали от него ненамного.
       
      Собрание вел боров Визгун, который давно уже не вчитывался в текст постановлений и распоряжений. Он привычно дал знак овцам, которые с неизменным восторгом проблеяли: "Четыре ноги — хорошо, а две — лучше". После этого гусь по кличке Жирик напомнил собравшимся, что все животные равны, но среди равных всегда должен быть первый, и слава судьбе, что такой на их ферме есть. Гусь с важным видом прошелся перед мордой Визгуна, чувствуя на себе всеобщее внимание. Еще бы секунда, и двусмысленное молчание гуся после сделанного заявления могло быть воспринято как провокация, но Жирик вовремя повернулся в сторону Наполеона и указал на него своим обрезанным крылом: "Вот он, первый среди равных. Не бойтесь правды, не бойтесь повторять ее везде и всюду, не бойтесь говорить ее наедине и прискотно, перед сном и в момент пробуждения, в минуты горести и радости — Наполеон наш вождь и спаситель! Это — правда! В правде — наша сила! Будь я животным, я не пожалел бы для него даже копыт, но так как я — птица, я отдам ему свои лучшие перья".
       
      Визгун по традиции бросил стаду разогревающую кричалку-вопрос — "Наполеон — друг животных?". Со стороны стада понеслось ответное — "Друг!" Вслед за этим над фермой прозвучал второй традиционный возглас Визгуна — "Мы верим Наполеону?". Громким эхом полетело ответное — "Верим!". Осталось послать стаду третью мажорную ноту, после которой собрание считалось открытым, и Визгун завизжал своим знаменитым поросячьим визгом высочайшего эмоционального накала — "Да здравствуют скоты Англии!". Над окрестными полями звуковой ударной волной понеслось громкое "Ура!". Люди и звери соседних фермах уже знали, что на скотном дворе опять проводят выборы или принимают конституцию.
       
      Мельком взглянув на документ, который ему предстояло огласить, Визгун сделал соответствующее вступление. "Мы всегда подчеркивали, что в центре нашей политики жизнь и благосостояние простого животного. Сегодня мы можем с гордостью заявить, что добились небывалых достижений на этом поприще. Наши ветераны обрели то, что давно заслужили своим героическим трудом — покой, достаток и скотскую любовь окружающих. Отныне, с сегодняшнего дня, им разрешается уходить на пенсию и пастись на подножном корме на всей территории фермы. То, о чем так долго говорили скоты-основатели нашей фермы — свершилось! Поприветствуем нашего первого пенсионера, нашего легендарного ветерана осла Бенджамина!
       
      Бараны застучали копытцами, лошади заржали, гусь Жирик захлопал крыльями, а петух Зюга, который обычно подозрительно косился на выступающих с трибуны одним глазом, полуприкрытым красным гребнем, на этот раз первым закричал одобрительное ку-ка-ре-ку.
       
      В эту минуту обнаружилось, что Бенджамина среди собравшихся нет. Оказывается, он по своей ослиной привычке тихо удалился с собрания еще до его открытия. В тот момент, когда стадо кричало "Ура", всегда была возможность вернуться за курятник, не привлекая к себе внимания, и Бенджамин в очередной раз не преминул ей воспользоваться.
       
      Грызло метнул злобный взгляд в сторону своих псов, затем подошел к Наполеону и доложил, что осел в последнее время жаловался на тугоухость и хроническую сонливость. Наполеон улыбнулся и развел передние копыта: что, мол, поделаешь, возраст, старичок не услышал команды на построение. Затем сощюрил поросячьи глазки и многозначительно посмотрел прямо в глаза начальника псовой стражи. А за курятником уже слышались лай и звуки возни. Через секунду оттуда торопливо засеменил осел в окружении собачьей стаи. На седой морде у него появились несколько свежих следов укусов, поэтому он мотал ею из стороны в сторону, опасаясь действий эскорта.
       
      На трибуне Визгун приготовился вручить ветерану первое пенсионное удостоверение. Но тут он заметил, что документ пронумерован цифрой 3. Визгун начал лихорадочно соображать, кто же тогда ветераны Љ1 и Љ2? И почему ему о них никто не сообщил?
       
      Визгун тоже был одним из немногих, кто участвовал в победоносном сражении у коровника, открывшем скотам путь к освобождению от людского рабства. Стоя на трибуне и глядя в черные глаза осла, Визгун понял, что его не включили в список пенсионеров. Бенджамин ткнул седой мордой в поросячий бок молчавшего Визгуна, забрал свое пенсионное удостоверение и сказал ему чуть слышно: "Я знал, что так будет, ты слишком много говорил".
       
      Собрание заканчивал пес Грызло. Он гавкнул первые слова оды Наполеону, скоты допели ее до конца. Все поклонились Наполеону, который стоял у края трибуны, наклонив кабанью голову в соответствии с ритуалом единения. Затем началось прохождение колон. Первыми мимо трибуны резво пробежали щенки из гвардейской молодежной организации "Лизнуть и укусить". Затем тронулись с места юные поросята из движения "Наши копыта". Они держали за ухом флажки с изображением поросячьих сердечек и надписью "Я люблю скотный двор". После этого начался массовый исход крупного и мелкого рогатого скота, сопровождаемый разбродом и шатанием птиц, не умеющих летать: гусей, кур и уток. Последними площадь покинули жеребцы-неформалы, которые дожидались, когда уляжется пыль за копытами "наших".
       
       
      Глава 12
       
      После собрания Визгун не смог проводить Наполеона в дом хозяина, как он делал несколько лет подряд. Во время застолья по поводу появления на ферме трех почетных пенсионеров его порция молочной каши с отрубями осталась нетронутой, а галон виски, подаваемый ежедневно каждой свинье, вылакал Грызло. Между тем, никто не переживал по поводу отсутствия Визгуна. Уже давно псы докладывали Наполеону, что непревзойденный в прошлом оратор перестал пользоваться доверием у населения фермы. Петух Зюга начал вступать с ним в пререкания, бараны в последнее время колготились стадом около Зюги, а не рядом с Визгуном во время обсуждения героических вех становления Свободной, Суверенной, Скотской Республики на территории их фермы.
       
      Наполеон больше не советовался с Визгуном и не делился с ним своими планами. Пустующее кресло Визгуна отодвинули от стола, чтобы оно не мешало сомкнуть ряды сидящих. С этого дня "ум, честь и совесть " скотного двора стал персоной нон-грата, как обозвал его многознающий Лавр. Все реже и реже выходил Визгун из своей комнаты в доме хозяина и целыми неделями лежал на кровати, не меняя простыней.
       
      Поначалу ему приносили воду и небольшое корытце с желудями прямо в комнату, но вскоре от простыней, покрывшихся толстым слоем помета, пошел такой ядовитый дух, что пришлось заткнуть ватой все щели вокруг двери в его комнату. Животные могли терпеть вонь, проникающую сквозь вату, но ее совершенно не переносили люди, все чаще приезжающие на скотную ферму для налаживания бизнеса и товарооборота. В конце концов, Наполеон приказал замуровать бетоном дверь Визгуна и заштукатурить стену тщательнейшим образом, чтобы избавиться от его духа раз и навсегда.
       
      Никто не знает, был ли Визгун внутри комнаты в момент ее бетонирования или давно сбежал оттуда никем не замеченный. Поскольку похорон Визгуна не проводили и трупа его на всеобщее обозрение не выставляли, автора скотского гимна и скотской конституции продолжают считать живым до сих пор. Появись он на ферме вновь, этому бы никто сильно не удивился. Поговаривали, что Визгун всегда живой и в любые времена живее всех живых. Приказа пресекать подобные разговорчики Наполеон не отдал.
       
      Следующее лето оказалось самым удачным за всю историю скотного двора. На одном из лугов испокон веков росла густая черная несъедобная трава. Наполеон было распорядился перепахать луговую целину, но тут выяснилось, что из этой травы с помощью пресса можно выдавить горькое масло, которое отвратительно на вкус, но является прекрасным горючим для ламп, фонарей и двигателей динамо-машин. Люди проявили к удивительным свойствам травы невиданный раньше интерес и сразу же предложили скотам выкупить ее на корню вместе с лугом. Своего пресса на ферме не было, поэтому траву начали косить и продавать. У нее оказалась на редкость высокая цена.
       
      Люди, не торгуясь, платили скотному двору по 70, 100, а иногда и по 120 фунтов за копну. Всеми торговыми операциями Наполеон руководил лично. Денег стало поступать на ферму столько, что для их подсчета пришлось привлечь все поголовье свиней, независимо от уровня их грамотности. Даже старые полуподвижные хряки, давно забывшие, как составляются справки и отчеты, неожиданно легко смогли оперировать с наличностью, ловко пропуская купюры сквозь заскорюзлые копыта. Что уж говорить о молодых поросятах с их быстрыми копытцами.
       
      Псы перестали без дела бегать по двору в поисках занятия для клыков, теперь все они были задействованы на охране сарая, куда жеребцы перетаскивали упакованные в тюки пачки денег. Около сарая по вечерам начали собираться обитатели фермы, которые до поздней ночи стояли и гадали, сколько денег у них уже скопилось, и что на них можно купить. Кони предлагали обзавестись нержавеющими уздечками и хомутами облегченной конструкции, что использовались на людских фермах. Овцы настаивали на покупке электроножниц, стригущих быстро и безболезненно. Козел потребовал привезти оборудование для нарезания декоративной резьбы на рогах. Его поддержали бараны, желающие иметь броневые каски, пробивающие ворота с первого удара. Возбужденный Зюга смог забраться на крышу сарая и оттуда кричал, что он знает, как разделить богатство по справедливости. Лишь усиленный наряд псов-бультерьеров смог рассеять толпу около сарая, а против недосягаемого для клыков петуха пришлось применить спецсредство — ему вломили по шее длинной оглоблей. Но на рассвете следующего дня вокруг сарая собралось еще больше животных, и некоторые из них уже готовились дать отпор бультерьерам. На работу никто не пошел, все ждали, когда начнут раздавть деньги.
       
      Именно в этот час рассвета надежд и ожиданий откуда-то из-под земли вынырнул Сурок и запищал, что трогать запасы денег ни в коем случае нельзя, надо отложить их для потомства, овцам — для ягнят, курам — для цыплят, лошадям — для жеребят. "Мы проживем свой век и так, но пусть наши дети поживут как люди, даже лучше людей! — пищал Сурок, — Если мы возьмем сейчас деньги и потратим на себя, что скажут нам следующие выводки, у которых мы украли будущее? Черную траву не мы садили, она дарована ферме для ее процветания на долгие времена, и мы не имеем права присвоить себе то, что принадлежит всем поколениям животных. Давайте превратим сарай в резервный склад будущих поколений, хотя нам может и пригодится аренда склада. Мы никогда не ели досыта, но наши дети будут сыты всегда!"
       
      Писк Сурка нашел отклик в сердцах скотов. "Правильно!"- замычали быки-производители, которые работали ради будущих поколений как никто другой.
       
      Наполеон наблюдал за несанкционированной сходкой из окна хозяйского дома. Грызло прибежал узнать, что делать со всем этим сбродом. "Кто такой этот Сурок и откуда он взялся среди нас? — спросил Наполеон у начальника псовой стражи. "Балбес, — не задумываясь ответил Грызло, — зимой спит, летом в норе прячется, совершенно бесполезный зверек". "Сам ты балбес", — сказал Наполеон и приказал притащить к нему Сурка.
       
      После встречи с грызуном Наполеон выступил с обращением к скотам фермы. Он заявил, что принял решение о создании сразу трех хранилищ: сарая реконструкции и развития, стабилизационного сарая и особо охраняемого подземного склада для будущих поколений свиней и собак, скота и птицы. "Природа оказала нам, скотам, свою особую щедрость, — говорил Наполеон участникам стихийного митинга, притихшим при его появлении до состояния такого оцепенения, что даже мухи не рисковали нарушить тишину движением своих крыльев, — сохранить и приумножить богатства, принадлежащие всем без исключения, всем, кто родился и живет на благодатной земле скотной фермы — ваш долг и ваша обязанность. Кто думает по-другому — враг скотов ныне живущих, кто думает только о себе — враг тех, кто идет за нами, враг наших детенышей. Смерть и проклятие тому, кто раскроет пасть и покусится!"
       
      Толпа в едином порыве воскликнула "Смерть!" и была готова растерзать покусившихся немедленно. Но Наполеон призвал всех успокоиться и напомнил, что для этих целей у них на ферме есть надежная псовая стража. В заключение он прочитал трогательные стихи детской колыбельной песенки, подчеркнув свою заботу о подрастающей смене:
       
      Мы жеребчика — в ржач,
      Мы ховрюшечку — в хрюк,
      Мы котеночка — в плач,
      Мы ягненочка — в блюк.
       
      Началась запись добровольцев рытья котлована для подземного хранилища денег. Работы в поле и на мельнице в данной макроэкономической ситуации были признаны не актуальными и посему — лишней тратой сил. Достойным пропитания отныне считался тот, кто роет землю ради процветания будущих поколений. У свиней хлопот значительно прибавилось: надо было сосчитать, сколько лопат земли выдал на-гора каждый копатель. Свиньи составляли отчеты и сдавали Сурку, которого Наполеон назначил начальником Ямы будущих поколений.
       
      Одновременно с котлованом началось строительство двух новых дорог по территории фермы. Первая — для бесперебойной доставки черной травы потребителям, вторая — для скоростной отправки полученной прибыли в Яму. Наполеон пытался контролировать оба направления движения, но повсюду успеть не мог. И тогда он решился обзавестись помощником. После очередного опороса он нанес визит свиноматке, отдыхающей после родов в северном крыле хозяйского дома, и выбрал для себя самого розового и милого пятачка. Поцеловав сосунка в нежный пупик, Наполеон провозгласил его учеником и преемником. По совету Наполеона, розового пятачка назвали Бонапартом. Менее чем через год Бонапарт набрал вес достаточный, чтобы приступить к своей наиважнейшей обязанности — контролировать скашивание и отгрузку черной травы на перерабатывающие фермы Англии.
       
      Яму выкопали и заполнили ассигнациями в рекордные сроки — за три года. Все это время на других полях, кроме "черного", никто не появлялся. Мельница остановилась, перемалывать было нечего. Но это не беспокоило ни крупный рогатый скот, ни мелкий. Фураж, комбикорм и пойло закупали теперь в достаточном количестве у людей. Сурок убедил Наполеона разрешить каждую десятую повозку с ассигнациями использовать для приобретения новейшей землеройной техники.
       
      Свиньи выпросили у Наполеона право задерживать каждую пятую повозку и обменивать ее денежную массу на канцелярские принадлежности, а так же глянцевую бумагу для листков учета и контроля. Грызло настоял перед Наполеоном, раздобревшим от избытка денег, на праве сторожевой охраны отцеплять каждую третью повозку для приобретения ошейников, украшенных бисером и сверхпрочных титановых цепей, изготовленных людьми в условиях космического вакуума. Кроме того, Грызло получил одобрение Наполеона на возведение для сторожевых псов "умных" будок, из которых можно было наблюдать за поведением скотов в круглосуточном режиме по всей территории фермы.
       
      Все шло к тому, что ферма "Усадьба", которой управляли свиньи и собаки, станет самой успешной и богатой фермой Англии. Черная трава не требовала никакого ухода — только коси и коси. Лишь в первые годы траву скашивали конными сенокосилками. По специальному заказу Бонапарта, имеющего представление о новых технологиях жнивья и покоса, люди изобрели, изготовили, привезли на ферму и запустили в работу комбайны, которые программировались на целый год и в течение всего срока убирали черную траву без участия парнокопытных. Бонапарт оставил на поле только шустрого поросенка Дворковича, получившего приказ приглядывать за людьми, обслуживающими дорогостоящую технику. Этот худой и резвый поросенок отличался умением считать и складывать цифры до 1000. Это был редчайший примером поросячьего интеллекта. Наполеон, например, мог сосчитать только до ста, а его молодой помощник Бонапарт — лишь до 150.
       
      Дворкович, благодаря своей худобе, стремительно пересекал черное поле вдоль и поперек, делая замеры высоты и сочности травы, потом сравнивал с показателями работы комбайнов и требовал проведения коррекции параметров настройки. Никто не знал лучше Дворковича, сколько на самом деле скашивается травы, какой плотностью тюки и куда они направлены. Людские инженеры, не согласные с трактовкой Дворковича показателей приборов, довольно быстро переставали с ним спорить и соглашались на любые аналитические выводы. Каким-то образом Дворковичу даже удалось уговорить их снять с комбайнов приборы учета урожайности стерни, по причине их несовершенства и больших погрешностей. Инженеры качали головой, но когда заканчивался срок их командировки, они уезжали домой невероятно довольные и благодарные Дворковичу за сувенир, который он вручал им на прощание — увесистую золотую фигуру Бонапарта с кармашком под его поросячьим хвостом. Это была визитница, дизайн которой разработал Дворкович лично.
       
      Свое прозвище способный и шустрый кабанчик получил за то, что быстрее других свиней мог обежать все закоулки скотного двора, мгновенно пересчитать всю живность, лениво лежащую под сенью безделья, составить разумный рацион питания для каждой малоподвижной особи и определить, сколько выручки необходимо тратить на прокорм всего разношерстного стада. Во многом благодаря его вычислениям все псы были сыты и овцы целы, а жизнь на ферме приобрела черты мировой гармонии между возможностями и потребностями. Расчеты Дворковича убедительно показывали, если деньги, остающиеся после закупки фуража, использовать рационально и умело, скотская ферма станет образцом развития и вектором прогресса цивилизации. Люди поймут, что их сообщество, с его агрессивностью, алчностью и грубостью, — тупиковая ветвь эволюции. Человек разумный может создавать замечательные технологии и удивительные машины, но обрести высочайшую духовность покоя ему не дано. Отсутствие мысли и неподвижность сознания привилегия скотов, стадное чувство которых — отражение космичности бытия, в котором ни одна песчинка не двигается по какой-то особой только ей понятной траектории. Электроны вращаются вокруг атомного ядра, планеты вокруг Солнца, звезды вокруг центра галактики, верующие вокруг Пастыря, стадо вокруг Вождя. Это — закон Космоса, это — закон Вечности.
       
      Рассуждения поросенка Дворковича очень понравились Бонапарту. Он поинтересовался у кабанчика, кто учил его премудрости бытия? "Старый ворон Мозус", — признался Дворкович и потупил свои умные поросячьи глазки.
       
      Бонапарт попросил аудиенции у Наполеона и с воодушевлением рассказал ему об идее скотского превосходства над людьми в новой философской редакции Дворковича.
       
       
      Глава 13
       
      То, что на ферме кто-то философствует, удивило Наполеона. "Дворкович, это который сует свой пятак в каждую яму?" — поинтересовался Наполеон. "Он измеряет глубину ям, в которые Сурок закапывает наше благосостояние, и пересчитывает количество живых особей на ферме", — поспешил Бонапарт внести разъяснение. "И кто у нас будет вождь?" — неожиданно резко задал Наполеон нелицеприятный вопрос Бонапарту. "Тот, кто провел скотный двор через битвы и потрясения, кто доказал людям нашу силу и упрочил нашу славу", — уверенно ответил Бонапарт, хотя и очень разволновался при этом. Его розовые щечки стали такими красными, будто он натер их о забор, пытаясь почесать молоденькую щетину. В порыве искренности он сделал шаг к своему учителю и наставнику. Они обнялись и ощутили единение духа и крови. Никогда еще между свиньями не рождалось такого глубокого взаимопроникновения плоти и духа.
       
      После окончания аудиенции, сразу, как только краснощекий Бонапарт скрылся из глаз, Наполеон вызвал к себе Сурка. "Подбери самых шустрых прорабов на своих землеройных объектах и поручи им строительство подземных туннелей к людским фермам, куда мы поставляем черную траву, — приказал Наполеон, — Пусть забирают сено из комбайнов и сразу везут его к этим туннелям. Отныне никто, никакие Дворковичи не должны знать, где вырыты ямы и сколько в них зарыто. Ты понял, Сурок?".
       
      Ни одна свинья не понимала Наполеона так хорошо, как понимал его Сурок. Вскоре на скотном дворе был объявлен конкурс на замещение причудливых должностей: лучшего геодезиста, лучшего маркшейдера и лучшего рекультиватора. К участию были допущены все желающие, при условии, что они смогут выговорить название вакантных должностей. Таковые нашлись только в конском табуне, который часто приближался к границе скотских полей и мог хотя бы изредка контактировать с людьми на другой стороне границы.
       
      Победили в конкурсе диковатые и своенравные жеребцы Чуб и Ходор, а также кобылка Абрамовочка, которая по характеру и нраву была полной противоположностью жеребцам: она всегда мирно щипала травку и никогда не взбрыкивала при появлении свиней.
       
      Сурок возглавлял жюри и отбирал победителей лично, оценивая способность претендентов бить копытом землю. Кони были сытые, поэтому били быстрее всех. Абрамовочка немного отставала, но зато ее ямки были гораздо аккуратнее и радовали глаз Сурка, понимающего толк в искусстве андеграунда.
       
      В течение года во все стороны света от черного поля под слоем растительного дерна протянулись многочисленные ходы и норы, подробную схему и расположение которых знал лишь Сурок. Он добросовестно докладывал Наполеону длину и ширину каждого хода, конечную географическую точку, куда пошел очередной поток дорогостоящей травы, по какой цене его оплатил тамошний фермер и на какой глубине замурована очередная порция денег. Наполеон никогда не записывал эти данные и запретил Сурку составлять какие-либо бумажные отчеты. Он выслушивал доклад Сурка, царапал что-то на копыте и никогда больше не вспоминал о проведенной сделке.
       
      Бонапарт догадывался, что помимо основной магистрали, которая была под его контролем, идет бурная подземная деятельность, в результате которой огромные объемы травы, не достигнув основных складов, исчезали в неизвестном направлении по многочисленным тайным капиллярам. Он внимательно следил за поведением жеребцов, избранных для выполнения особо важного задания, и ретиво созидающих сеть подземных коммуникаций. Поначалу Чуб, Ходор и Абрамовочка выполняли команды Сурка беспрекословно. Но зверек, руководивший рытьем ям и котлованов, был слишком маленький для высокорослых жеребцов. Им приходилось вытягивать шею чуть не до самой земли а то и вставать на колени, чтобы понять бормотание Сурка, который как будто специально пропускал чуть слышные звуки через узкие ноздри грызуна, чтобы окончательно измучить конское ухо.
       
      Абрамовочка первой осмелилась и обратилась к Наполеону с просьбой разрешить отчитываться о проделанной работе перед ним лично, минуя Сурка. Она объяснила просьбу желанием более четко слышать параметры и конечную цель очередного подземного транша. Возможно, Наполеон наказал бы ее за дерзость и нарушение субординации, но у кобылки была в тот момент очень необычная мордашка. На ней светилось выражение полной и безоговорочной послушности, а в глазах, печальных и добрых, читался вопрос: разве я недостаточно послушная? Стоило мельком взглянуть на эту мордашку, поросшую мягким пушком, как появлялось желание добродушно похлопать по ней, приговаривая: Абрамовочка хорошоая, Абрамовочка послушная, Абрамовочка верная...
       
      Наполеон похлопал Абрамовочку по мордашке и разрешил ей не кланяться перед Сурком. В избытке благодарности Абрамовочка заржала и распласталась у ног Наполеона. Вторым с подобной просьбой обратился Чуб. Наполеону не очень нравился этот гнедой жеребец, огненная грива которого его раздражала. Наполеон редко появлялся перед своими подданными, но когда он выходил на крыльцо, чтобы в очередном послании объявить скотам, что год прошел хорошо, а следующий пройдет еще лучше, он постоянно видел перед собой гриву жеребца Чуба, и ее яркий цвет мешал ему сосредоточиться. Вместо обычных заклинаний он чуть не сказал однажды, что год прошел плохо, а в следующем станет еще хуже. Не раз он просил Грызло отогнать Чуба подальше от крыльца во время транслирования населению гипнотических посылов, но даже на большом расстоянии из дальнего угла площади рыжая грива все равно маячила слишком навязчиво, заставляя Наполеона щурить поросячьи глаза, отвыкшие видеть какой-либо другой цвет шерсти скота кроме серого.
       
      Неожиданно для самого себя Наполеон разрешил Чубу пользоваться теми же привилегиями, которые он подарил Абрамовочке, выставив однако жесткое условие — являться на доклад не чаще, чем один раз в три года, а в промежутках между докладами никогда нигде не показываться ему на глаза. Уйти в сторону и пропасть. "У Грызла хороший нюх, он будет знать, где ты. Меня не беспокой. Если к тебе появятся вопросы, через три года ответишь костями. Грызло знает, что с ними сделать", — Наполеон отвернулся и махнул копытом, чтобы конь немедленно удалился. Чуб так обрадовался, что забыл сказать спасибо, помчавшись немедленно в даль светлую, где его ждали новые ходы и траншеи, норы и туннели, за которые в ближайшие три года не надо было отчитываться.
       
      Жеребец Ходор, узнав, что его коллеги Чуб и Абрамовочка не подчиняются больше Сурку, сделал вывод о наступлении перемен и начале реформ. Он к Наполеону не пошел, решив, что в этом теперь нет необходимости. Что позволено двоим, позволено и третьему. Ходор выполнял свою работу очень ответственно и качественно. Он с гордостью заявлял в узком круге конского табуна, что его туннели — самые широкие и прямые и что они проложены с использованием новейших знаний в области глобальной геодезии и геологии материковых плит, полученных им от самых продвинутых специалистов Англии. Однажды он в присутствии всего конского сообщества высказал мысль, что перевозить скошенную траву по дороге, построенной Бонапартом, менее выгодно, чем по его подземным магистралям, так как на поверхности она подвергается усушке и утруске, а также бесконтрольно разносится ветром и растаскивается свиньями на подстилку. К тому же, сложившаяся практика откатывания на сторону каждой десятой, каждой пятой и каждой третьей повозки на нужды руководителей различных подразделений сообщества свиней ведет к нарушению договорных обязательств перед потребителями на людских фермах. Внедренная же у него система доставки травы по коммуникациям, защищенным от эрозии внешней среды, позволяет получать гораздо больше прибыли. Ходор утверждал, что этой прибыли с лихвой хватит не только для удовлетворения нужд свиней, но и на потребности других обитателей скотного двора. Ходор так хотел показать свои достижения, что устроил экскурсию для кур и баранов по своим новейшим транспортным артериям под землей. Он подводил участников экскурсии ко входу в туннель и говорил: "Добро пожаловать в мир открытых дверей!".
       
      Сурок доложил Наполеону о вызывающем поведении талантливого копателя. Наполеон пришел в состояние немотивированного бешенства, присущее диким кабанам, не прошедшим долгий путь окультуривания в социальной среде домашних животных. Никто во дворе еще не видел, чтобы свинья, будучи в возрасте и при должности, носилась по ферме так стремительно, взрывая рылом и сокрушая все преграды — изгороди загонов, перегородки, подпорки стен, одним словом все — что отличало скотоводческую ферму от хаоса таежного бурелома дикой природы. Перемена в его облике и поведении была столь разительной, что Наполеона не узнали даже те, кто терся с ним бок о бок с давних времен основания фермы. За Наполеоном не поспевали не только престарелый Грызло, но и моложавые откормленные псы, бывшие в его подчинении. Жеребец Чуб и кобылка Абрамовочка спрятались за мельницей, чтобы им не переломал ноги бешеный Наполеон. Гусь Жирик от страха вытянул шею и засунул голову в половую щель курятни. Сурок, не ожидавший от Наполеона такой реакции, шумно испустил облако крайне неприятного запаха и зарылся в землю там, где стоял. Ворон Мозус хотел крикнуть о прощении и милосердии, которых достоин всякий оступившийся парнокопытный, в том числе и ходящий на четырех ногах, он даже открыл клюв для произнесения своего авторитетного мнения, но вместо молитвы о спасении почему-то гаркнул: "Распни его!".
       
      Когда Наполеон обессилел и повалился на бок около крыльца хозяйского дома, нечленораздельно хрюкая ругательства, псы набросились на Ходора, связали его ноги путами и потащили в стойло, кусая за ляшки. Двери конюшни закрылись сразу, как только в нее забросили дергающиеся копыта Ходора. Что происходило там дальше, никто не видел. У дверей конюшни была выставлена псовая стража, что позволило обитателям фермы сделать вывод: Ходор жив, его не разорвали на куски.
       
      Испуг от увиденного, однако, прошел быстро. Не успела осесть пыль на том месте, где валтузили и терзали Ходора, как животные высунули головы из своих укрытий и огляделись. Псы ни за кем больше не гнались и никого не кусали. Стало понятно, что остальным ничего не грозит. Гнев Наполеона был страшен, но он не распространился на всю конюшню. Табун успокоился, кони разбрелись по своим делам, жеребцы подрастающего поколения запомнили практическое правило поведения: Чуб и Абрамовочка — положительный пример службы на ферме, Ходор — отрицательный. Служить как Чуб и Абрамовочка — безопасно, поступать как Ходор — останешься без гривы с рваной раной под хвостом.
       
      Приступ бешенства Наполеона первым публично прокомментировал Сурок: "Ничто так не объединяет стадо в пути, как свист кнута". Другие свидетели инцидента от комментариев воздержались.
       
       
      Глава 14
       
      Ферма меняла облик быстрыми темпами. Денег зарыли столько, что ее территория превратилась в холм, возвышающийся над всей Англией. Уже не хватало земли, чтобы засыпать деньги толстым слоем.
       
      Купюры торчали на поверхности, как кости не погребенных животных. Достаточно было лишь слегка пошевелить копытом, чтобы деньги зашуршали под ногой. Почва превратилась в смесь пыли и бумаги, на которой не могли расти ни овес, ни кукуруза. Корни деревьев не сумели преодолеть бесплодную массу целлюлозы и засохли, не добравшись до плодородных слоев. Лишь чертополох, обильно поливаемый мочой, кустился на поверхности.
       
      Животные скучали по зелени лугов. Заметив, что струи мочи благотворно влияют на рост лопухов, скоты обильно поливали каждый клочок земли горячими потоками. Коровы разбрызгивали влагу поблизости от коровника, так как ходили медленно и не успевали по утрам отойти подальше. Телята забегали на сотню метров вперед и там, выстроившись в ряд, соревновались, кто оросит поскотину быстрее и чья лужа разольется шире. Псы перестали тратить драгоценную жидкость на метки по углам стен, каждая капля должна была упасть исключительно на землю. Они по привычке высоко задирали заднюю ногу, хотя находились на гладкой яйцевидной поверхности холма.
       
      Началось соперничество между совершенно разными животными, они соревновались, у кого чертополох разрастается быстрее и гуще. Огромные листья лопуха были лучшей наградой отличившимся. В надежде обзавестись зеленью, скоты гадили на свою землю днем и ночью. Иногда они проявляли трогательную заботу о тех, у кого были проблемы с мочеиспусканием.
       
      Жеребцы, кабаны, телята и даже псы собирались вместе и отправлялись в гости к птенцам кур, где дружно опорожняли мочевые пузыри, стараясь не шевелить при этом ногами, чтобы не наступить на крохотных желтопузиков. В такие минуты дух коллективизма опять царил над фермой, поднимаясь до высоты идеала взаимопонимания, дружбы и душевной близости. Птенцы успевали вдоволь наплескаться, пока взрослые члены скотского сообщества стояли рядом тесным кольцом. На этом месте затем буйно подымался чертополох огромных размеров, способный надежно укрыть птенцов от лучей солнца.Поскольку луга и поля фермы теперь были непригодны для возделывания зерновых культур, да и скоты совершенно не нуждались в них, привозя белый хлеб, испеченный и великолепно упакованный на соседних людских фермах, животные задумались, что же делать с образовавшейся пустошью.
       
      Наполеон уловил настроение масс, но не мог сформулировать идею, на что направить мыслительную энергию вверенного ему населения. Бонапарт был моложе и смог найти креативную подсказку. "Пусть построят на пустующей территории новую конюшню, лучшую в Англии, с широкими беговыми дорожками и гигантскими трибунами", — предложил он. "Опять стройка?", — без энтузиазма отреагировал Наполеон.
       
      Он еще помнил, с какими мучениями воздвигалась ненужная ныне мельница, и слово стройка вызывало в нем пугающие ассоциации. "Тогда вы надрывались, пытаясь выжить, но на дворе совсем другая эпоха, — убеждал его Бонапарт, — Конюшню нам построят люди, которых мы наймем за наши деньги. Впервые в истории, люди будут подчиняться скотам. Свое превосходство мы докажем не словами стихов и песен, а наглядным примером на нашей стройке".
       
      После долгих уговоров Наполеон дал свое согласие, но что-то беспокоило его в этом проекте. Возможно, ему не хотелось начинать тратить огромные суммы денег, которые он привык считать своим неприкосновенным достоянием, а может, просто не забыл, что автора проекта мельницы Сноуболла прогнали с фермы в первую очередь, и он, Наполеон, не был бы сейчас Наполеоном, не прими он в изгнании архитектора самое активное участие.
       
      Свои сомнения Наполеон объяснил Бонапарту желанием придать строительству некий глубинный смысл, который должен стать духовным стержнем стремления скотов к превосходству и процветанию. "Идея строительства конюшни, даже самой лучшей в Англии, не может увлечь душу скота, живущего на холме из денег. Каждый баран, каждый гусь начнет подозревать, что богатство выхватывают из под него ради утех жеребцов, — разьяснил он Бонапарту свою точку зрения, — Надо поставить вопрос иначе: кто лучше бегает, прыгает и скачет, человек или животное? Давайте объявим и проведем грандиозное соревнование между людьми и скотом. Для такого состязания мы построим всемирный Центр бега и прыжка. Ради великой цели — не жалко срезать вершину нашего холма!". Бонапарт с восхищением смотрел на своего учителя. Оба возбудились и желали начать стройку безотлагательно.
       
      Вызвали Сурка и спросили, на какую высоту уменьшится холм, если возвести на нем глобальный Центр бега и прыжка. Сурок ничего не понял, но тут же надул щеки и расстроился. Он умел и любил зарывать сокровища, но откапывать их и доставать обратно не хотел, не умел и не любил. "Этого делать нельзя!" — заявил Сурок с решительностью в голосе, которую раньше у него не замечали. "Почему?" — спросили одновременно Наполеон и Бонапарт. "Если достать из запасов хотя бы один лакомый кусочек, исчезнет все, — Сурок вздохнул и добавил, — это скотный двор, никто из скотов не умеет спать, пережидая зиму и сохраняя запасы. Они едят ежедневно и не могут остановиться". Наполеон и Бонапарт похлопали Сурка по взъерошенной спине и отправились открывать ход к первой, сравнительно небольшой, ямке с ассигнациями.
       
      С огромной скоростью вся территория фермы, управляемой скотами, начала превращаться в огромную строительную площадку. Казалось, нет ни одного акра земли, где бы не развернулось какое-нибудь строительство. Все скоты неожиданно проявили недюжинные способности быть подрядчиками и прорабами. Собственно животных, мирно пасущихся или лениво лежащих в полдень под деревом, не осталось ни одного. Все мгновенно переквалифицировались в заказчиков или, на худой конец, в руководителей проектов. Можно было подойти к любому барану и по изгибу его рогов сразу определить, что он как минимум риэлтер, потому что каждый баран был связан со строительством, а если у этого баран на лбу красовались рога, закрученные особо хитрым вензелем, значит он был сопричастен к строительному менеджменту на топ-уровне. Или занимался оптовыми поставками. Или — оптовыми продажами. Но уж точно не киркой в карьере махал, разламывая валуны, как делали его далекие предки, построившие мельницу.
       
      Кирками теперь махали люди. Правда, в качестве кирки они использовали высокопроизводительный дробильный агрегат, привезенный сюда сразу же, как только появились многочисленные заказы. Почему на скотном дворе вдруг начался строительный бум, сразу же принявший характер массового помешательства, людям было непонятно.
       
      Возведение Центра бега и прыжка еще даже не началось, проектирование мега-комплекса еще только-только было заказано людским архитекторам, однако вокруг предполагаемого места его расположения уже повсюду торчали хоботы передвижных строительных кранов и обозначились нулевые циклы многочисленных объектов. Скоты, как видно, решили все до единого переселиться, причем, каждый — в отдельно стоящий хлев.
       
      Пример, как и всегда, показали свиньи. Они первые узнали, где будет проложена магистраль, соединяющая резиденцию Наполеона с парадным входом будущего Центра бега и прыжка. Проектировщики еще не успели провести черту на карте, а свиньи бросились расхватывать участки вдоль стратегической трассы. У свиней есть особое чутье на выгоду, которым не обладают представители человеческого рода. Свиньям помогает скотская интуиция, опережающая человеческую мысль.
       
      Парнокопытные сооружали свои индивидуальные стойла с размахом, клетку в один этаж без камина и бильярдной они начали считать крохотной стайкой, каждое животное норовило приделать к своей клетке второй и даже третий этаж, куда вела лестница, по которой мало кто из скотов умел подыматься. Козлам, конечно, не составляло труда заскочить на верхотуру и выставить с мансарды рога на всеобщее обозрение, а вот свиньям и быкам такой подъем был не под силу, тем не менее, многоэтажный хлев хотели иметь все.
       
      Это казалось людям странным стремлением, особенно когда тучный боров просил их воздвигнуть для него многоярусный хлев с остроконечными башнями и зубчатыми стенами, обнесенными глубоким рвом. "Зачем свиньям ров, мы еще понимаем, тяготение к канавам у них в крови, — говорили каменщики, приехавшие выполнять причудливые заказы, — а башни то им зачем?". "Пусть будут, — отвечали свиньи уклончиво, — мы скоты Англии, и ничто английское нам не чуждо".
       
      Жеребцы, главные герои предстоящих забегов и прыжков, воздвигали себе стойла несколько иной стилистики. Они нарезали обширные поместья, обносили их оградкой белого цвета и расставляли внутри загона многочисленные барьеры и препятствия для конкура. Никто раньше не занимался на ферме конкуром. Если бы легендарный конь Боксер, умерший когда-то от непосильного труда, ожил и увидел такое поместье, он подумал бы, что оказался на Леденцовой горе. Хотя навряд ли в раю есть такие поместья. Они могут существовать только на скотном дворе у жеребцов Наполеона.
       
      Благодаря несметным запасам черной травы, денег на улучшение условий проживания хватило всем. Даже петух Зюга обновил свой трухлявый тын на новенький штакетник. Рано утром, когда все население скотофермы еще спало, он заскакивал на крепкую, покрытую лаком жердину, озирал одним глазом выросшие повсюду личные свинарники и курятники, затем осматривал горизонт другим глазом, удостоверяя петушиное сознание, что все увиденное не сон, потом тряс красным гребнем и горланил сигнал побудки. И лишь однажды, увидев шпили и башни, взметнувшиеся к небу в течение ночи на участке пса Грызло, петух потерял ориентацию и вместо предрассветного ку-ка-ре-ку издал крик отбоя, исполняемый на закате.
       
      На это обратили внимание все, кто проснулся от его пророческого клича. "Неужели наступает ночь?", — спрашивали они друг у друга. Выйдя на улицу и увидев плывущее по небу утреннее солнце, скоты качали головами: "Зюга спятил". Гусь Жирик был крайне недоволен поведением Зюги. Он вытягивал голову и зло шипел: "Был бы на ферме настоящий хозяин, он давно бы отрубил башку этому петуху-маразматику!". Идущие на водопой кивали головой в знак согласия. "Он что нам пророчит? — продолжал шипеть Жирик, — он пророчит ночь и холод, где никто не сможет погреть лапы, он — провокатор. Посмотрите на его гребень, да это же краснобай, который только и делает, что мечтает о пожаре. Он нас всех сожжет. Запалит искру, и гори вся наша ферма синим пламенем. Гоните этого петуха, иначе я разломаю его забор в щепки!".
       
      Вместо того, чтобы накинуться на петуха и затоптать его тут же у забора, гусь Жирик вставал в красивую позу и ждал реакции идущих к водопою. Очень многие одобрительно хрюкали, но почему-то при этом весело скалили морды.
       
      Один раз бык Якудза, животное крупное, обладающее мощными бицепсами, остановился было напротив петуха и неодобрительно засопел на его красный гребень. Казалось, сейчас он снесет изгородь и будет гнать Зюгу по двору, пока не зашибет его своим сильным копытом. Но Якудза поглядел по сторонам, приметил, что свиньи не обращают никакого внимания на призывы Жирика, а псы и вовсе бегут мимо, как будто не видели и не слышали ничего предосудительного, бык перестал раздувать мокрые ноздри, вытер их о штакетник изгороди и пошел своей дорогой дальше, решив, что время валивать петухов еще не наступило.
       
      Звонкие утренние перепалки Жирика и Зюги внесли разнообразие в жизнь скотов и стали чуть ли не ежедневным ритуалом. "У нас тоже есть горластые политики, у нас все, как у людей!", — радовалась ферма. А когда Жирику удавалось плюнуть в петуха и попасть ему точно в гребень, об этом подвиге долго говорили все обитатели. Но если Зюга успевал в ответ нагадить сверху на клюв Жирика, тогда симпатии зрителей переходили на сторону петуха, и вид обгаженного гуся радовал скотов еще в большей степени.
       
      Разговоры о политиках и политике достигли ушей Наполеона. Он не стал тут же вызыать Грызло и отдавать суровые приказания его псам. В другое время шею гуся-политика перекусили бы прямо у водопоя, но сейчас, когда строился лучший в Англии центр бега по кругу и прыжка в сторону, Наполеон изменил своим правилам: он объявил ферму не только спортивным центром Англии, но и центром английского парламентаризма.
       
      "Дух анибализма зародился в наших стадах, — объяснил он Бонапарту роль скотов в мировой истории, — корни скотократии в сильнейшем чувстве стада, присущем нашему сообществу. Это чувство, а не мифический коллективный разум, на который уповают люди, позволяет нам гармонизировать отношения внутри скотского социума и добиться управляемости системы в целом. Поэтому скотократия — не только наше будущее, но и будущее всей английской демократии, предвидеть которое людям мешает их завышенная самооценка и вера в свое превосходство".
       
      Бонапарт был очарован речью учителя и горд от сознания принадлежности к передовому социуму. Бонапарт вырос в большой семье и уважение к праву сильнейшего на самую вкусную соску впитал в себя вместе с молоком свиноматки. Ему было нетрудно стать первым в ряды сторонников скотократии, провозглашенной Наполеоном. Более того, Бонапарт тут же искренне признался, что давно ждал от учителя формулировки базовых принципов правового поля скотной фермы.
       
      "Скотократия — это прямые открытые всеобщие выборы того, кто избран", — чеканно произнес Наполеон. "Да пусть победит сильнейший!", — воскликнул Бонапарт и поцеловал копыто своего кумира."Кого начнем выбирать в первую очередь?", — задумался Наполеон. "Отца свиней", — не задумываясь, сказал Бонапарт. "Я и так отец свиней и по праву, и по крови", — произнес Наполеон и вздохнул, вспомнив свой вклад в материнский капитал свиноматок. "Тогда хозяина", — предложил Бонапарт. "Так я и сейчас хозяин", — резонно возразил Наполеон. "Тогда не знаю", — затих Бонапарт. "Выбирать надо свинопаса и свинопасом будешь ты", — Наполеон положил свое тяжелое копыто на холку Бонапарта, который перестал понимать ход мыслей кумира, но щетиной чувствовал. что тот мыслит правильно. "Животные счастливы, когда ими руководит свинья, а не человек, — рассуждал Наполеон, — но для полноты счастья они должны сами назвать имя той свиньи, которой они доверяют будущее фермы. Мы можем и должны предоставить им такую возможность.". В глазах Бонапарта он увидел вспышку благодарности и преданности, однако мелькнул там и огонек тревоги, оставляющий на морде следы недоумения и сомнения. "Но в Англии свинопасы никогда не руководили фермами", — чуть слышно прошептал он. "Иди и ничего не бойся, — успокоил его Наполеон, — руководить буду я, а ты будешь — пасти".
       
      Наполеон сощурил поросячьи глазки, и Бонапарт понял наконец всю глубину и величественность предстоящих реформ. Он встал на одно колено и торжественно склонил морду в знак почтения.. Оставшись один, Наполеон тут же приступил к нахрюкиванию тезисов послания скотам о важности развития принципов скотократии на ферме.
       
       
      Глава 15
       
      Новость о предстоящих выборах Свинопаса озадачила скотское население.
       
      "Зачем нам Свинопас, — ворчали псы, — у нас есть хозяин Грызло, у Грызло тоже есть хозяин — Наполеон, у всех есть хозяин, что еще за Свинопас, который главный, но не хозяин?". Они выражали свое недовольство таким шумным лаем, что Грызло вынужден был вмешаться. "Приказываю выбрать Свинопаса!" , — уверенно скомандовал начальник псовой стражи, получивший к тому времени все необходимые инструкции лично от Наполеона. Текст послания ему не вручили, так как обсуждение и осмысление подобных документов в собачьей стае было запрещено уставом. Псы понимали суть любого приказа без предварительной аналитической проработки. Главное, что они сразу уяснили по интонации хозяина — участвовать в выборном процессе надо не жалея когтей и клыков.
       
      Всю подземную работу по подготовке выборов Свинопаса хотели поручить Сурку, но он скривил морду и встал в позу: мол, мастер моего класса закапыванием глупых бумажек-бюллетеней не занимается. Ищите другого зверя копать лунки для голосования.
       
      В это время над фермой пролетал транзитом с Востока на Запад гордый сибирский орел Хант, который заметил внизу грызуна Сурка и прицелился. Наполеон прикрыл мощным телом своего дворового землероя, но остроту глаза небесного хищника оценил по достоинству. Он поднял голову и подал знак, означающий, что ферма полна живности, и здесь есть чем подзакусить. Гордый сибирский орел спланировал вниз и приземлился на крышу дома алкоголика Джонса, которую хорошо помнил по прошлым перелетам.
       
      Наполеон зашел в свои покои, где имел долгую беседу с Хантом один на один. О чем они говорили, для всех обитателей фермы осталось загадкой, но с этого дня Наполеон всегда носил с собой стульчик, на изогнутой спинке которого усаживался гордый сибирский орел и грозно смотрел на окружающих скотов, хотя никогда при этом не произносил ни звука. Он мог бы сидеть на плече Наполеона, но свиная шкура болезненно переносила давление орлиных когтей.
       
      Увидев выход Наполеона в сопровождении гордого сибирского орла, гусь Жирик со страхом подумал, что началась соколиная охота. С большим трудом Грызло догнал стремительно убегающего Жирика и объяснил тому на ходу, что отныне процедура выборов и назначений на ферме будет проходить под надзором птицы, парящей над фермой. Такова воля Наполеона — добиться всеобщности и открытости голосования.
       
      Жирик запыхался, но бежать не перестал, страшась тени орла, которая с перепугу показалась ему двуглавой. Тогда Грызло цапнул гуся за лапу и погнал его обратно, потому что гордый сибирский орел попросил держать гуся Жирика и петуха Зюгу неподалеку от него на случай, если выборы затянутся и захочется срочно подзакусить. Жирик и Зюга ожидали своей участи, кидали друг на друга злобные взгляды, но отойти от стульчика Ханта не решались.
       
      Ямка для голосования были вырыта тут же, у стульчика. Каждое животное должно было кинуть в нее листок лопуха в знак согласия с кандидатурой Бонапарта на пост Свинопаса. Или пень ясеня, если оно воздерживалось или было категорически против. Пни выдавал Грызло, поштучно и под роспись. Листья можно было приносить мешками для удобства опускания в "урну". Избирательный процесс был прост и скотопрактичен, загвоздка заключалась в другом: никак не удавалось найти альтернативных кандидатов на пост Свинопаса.
       
      Согласие дал лишь ежик Бука, да и то потому, что заблудился в тумане и попал в этот уголок Англии случайно. Его нельзя было зарегистрировать кандидатом по причине полного незнания местных законов и обычаев.
       
      Взор Ханта упал на Жирика и Зюгу. "Могут ли птицы быть свинопасами?", — спросил гордый сибирский орел у Наполеона. "Могут, если выиграют выборы", — ответил Наполеон и с интересом посмотрел на парочку, дрожащую под стулом. Так гусь и петух были выдвинуты кандидатами на самый высокий пост скотной фермы.
       
      Псы окружили Зюгу и Жирика плотным кольцом и повели в сторону бывшей мельницы, переделанной по совету Сурка в храм Единения и совместных усилий. Надо сказать, эту мельницу уже давно хотели разобрать, чтобы выстроить на ее месте небоскреб силосной башни, но в заготовках силоса скот перестал нуждаться, и мельница долго простояла заброшенной.
       
      Сурок раньше других догадался использовать ее как памятник коллективного скотского труда и героического движения к великой цели. Он перенес в нее избирательный штаб кандидатуры свиноголовых — Бонапарта. Под стенами штаба Жирик и Зюга по просьбе Сурка клевали друг друга до самого дня голосования. Скотам на ферме никогда раньше не приходилось видеть предвыборные баталии, но единоборства гуся с петухом им были уже знакомы, поэтому вызвали в скотских душах отклик и неподдельный интерес.
       
      "Выборы — забавное зрелище", — по достоинству оценили обитатели фермы старания Сурка. Кандидатура Бонапарта упоминалась редко и не обсуждалась даже козлами, которые в иное время могли потрясти бороденкой и ущипнуть губешками какого-нибудь боровка, заснувшего в лопухах. Бонапарта на ферме сильно уважали с той самой минуты, как его поцеловал в розовый животик Наполеон. После такого знака судьбы сомневаться в кандидате не приходится.
       
      День выборов прошел как праздник. В отличие от людей, скоты умеют превращать в праздник любую работу, а каждый нерабочий день превращается у них в праздник автоматически. Если в этот день происходят еще и выборы, то это уже не просто праздник, а праздничное торжество. Что именно торжествует, для скотов не так важно, но это нечто будет торжествовать в сердцах скотов самым искренним образом. Спроси скота, по какому случаю веселье, он не найдет, что ответить и не объяснит причину, но будет весело отвечать: так праздник же! Наверное, поэтому в день выборов были устроены праздничные розыгрыши, концерты и танцы. Других причин получать подарки, танцевать и плясать у скотов вроде как не было.
       
      Листья избирателей распределились по лункам следующим образом. В ямке Жирика — один листок лопуха, вероятно, его собственный. У Зюги — ни одного. Если какая курица и поддержала его, притащив в клюве листочек лопушка, то его, видимо, сдуло ветром. Зато у Бонапарта — огромный ворох первоклассных лопухов, которых было так много, как звезд на небе, то есть намного больше, чем количество обитателей фермы. Счетчики листьев неожиданно обнаружили в этом ворохе один пень ясеня весьма крупных размеров. Сразу доложили об этом Сурку. Он испугался, но утаить факт не смог, так как над фермой кружил гордый сибирский орел Хант, который заметил предмет и тут же полетел к Наполеону.
       
      Сурку пришлось выставить пень на всеобщее обозрение с просьбой рассказать добровольно, как этот пень попал в урну для голосования. Но никто добровольно ничего не видел и не рассказал. Хотя на пне не было следов копыт, на всякий случай сходили к Бенджамину и дали ему понюхать, кем пень пахнет. Ишак долго сопел, жуя пучок сладкой травы, принесенный Сурком, потом глубоко вздохнул и сказал:"Я так и знал". Когда ишака начали трясти за хвост, чтобы он поделился своим знанием, тот впал в старческую прострацию, повторяя раз за разом:"Уже скоро, уже скоро, уже скоро". Не доев траву, ишак раздул ноздри и заорал первую строчку гимна "Скоты Англии":
       
      Звери Англии и мира,
      всех загонов и полей,
      созывает моя лира
      вас для счастья новых дней.
       
      Присутствовавшие замерли в скорбном молчании. Стало ясно, что старик совсем плох. Сурок попросил всех удалиться, чтобы дать ветерану возможность отбросить копыта в уединении и покое. Он погладил осла по седой морде. Бенджамин перестал петь и опустил уши. "Мы похороним тебя под залпы револьверов", — пообещал Сурок. Осел упорствовал. "Я скажу над твоей могилой большую и прекрасную речь", — добавил Сурок. Осел пошевелил ухом, но голову не поднял. "Проститься с тобой, последним героем фермы, придут Наполеон и Бонапарт, — говорил Сурок слова, в которые даже сам немного верил, — сделай последний героический поступок, скажи, кто подложил пень ясеня Бонапарту?". Осел поднял морду, поглядел по сторонам и только после этого ответил:"Наполеон". Сурок тут же покинул умирающего.
       
      Появились псы, которые взяли периметр под жесткий контроль. К Бенджамину никого не подпускали, даже старого ворона Мозуса, который хотел поговорить с ослом о преимуществах жизни на Леденцовой горе и услышать его последнюю волю. Когда Мозус полетел к Бенджамину, по черному ворону шарахнули залпом из всех салютных револьверов, которые Грызло успел перенацелить на воздушное пространство над умирающим. Услышав свист пуль, ворон развернулся и полетел в противоположную сторону так быстро, как только могут летать испуганные птицы.
       
       
      Глава 16
       
      Все теперь было у скотов как у людей и даже лучше. Достойные правили, остальные наслаждались их правлением. Наполеону не о чем было беспокоиться, и только одна проблема тревожила его на старости лет: он боялся не дожить до начала великих состязаний в Центре бега и прыжка. Казалось, для тревоги нет достаточных оснований, здоровье его не подводило, Центр строился, о чем переживать? Однако сердце опытного скота подсказывало ему, что не все в порядке в его поросячьем королевстве. Как бы ни был красив проект Центра, он все еще существовал лишь на бумаге, и момент, когда начнут вырисовываться его величественные контуры в натуре, постоянно оттягивался.
       
      Сначала шли какие-то бесконечные предподготовительные работы, затем подготовительные, после этого началась стадия завершающей подготовки первого этапа заключительного периода предварительной подготовки строительства. Наполеон слушал доклады Сурка и ловил себя на мысли, что не понимает ни слова из сказанного этим грызуном. Он попросил гордого сибирского орла Ханта пролететь над строительной площадкой и своим зорким глазом определить, там вообще хоть что-нибудь строится?
       
      Орел долго кружил над объектом и высмотрел все. Он сосчитал количество башен и шпилей у замка Грызло, длину аллей в саду Дворковича, высоту заборов вокруг имения Бонапарта и даже ширину входного отверстия в гранитные палаты Сурка, но места, где бы сооружался Центр бега и прыжка, не заметил вовсе.
       
      Доклад зоркого орла окончательно растревожил душу Наполеона, и тревога эта росла день ото дня. Самое удивительное, что никто из подданных не сообщал о каких-либо преградах, возникших перед строителями. На вопрос, есть ли проблемы, все отвечали — никаких проблем. И даже сами строители, люди мастеровитые, сдавшие не один большой объект на территории Англии, радостно признавались, что совместная работа с животными идет так хорошо, как никогда и нигде раньше.
       
      Наполеону даже становилось стыдно перед людьми за свою мнительность. Он видел, что ферма переполнена оптимизмом и благодушием, что свиньи всем довольны, а прочий скот — премного благодарен, и нет ни одной морды, которая попросила бы его утолить какую-нибудь свою печаль. Интуиция не подвела Наполеона и на этот раз.
       
      Первым это убедительно подтвердил Сурок, который пришел и сказал, что холм срезан до основания, и в нем больше ничего нет. "Чего нет?" — не понял Наполеон. "Ничего нет", — повторил Сурок и даже обиделся, что его переспрашивают. "Все, что было зарыто в холме, откопано и увезено до последней бумажки. Я проверил, ничего нигде не осталось", — Сурок повторил суть доклада тоном матерого, много повидавшего бухгалтера.
       
      "Мы что, перестали продавать черную траву? — спросил его Наполеон. "Это вопрос не ко мне, — непочтительно ответил Сурок, — я отвечаю только за обустройство нор и котлованов". Наполеон заметил перемены в поведении грызуна. Он говорил сквозь зубы, не поворачивая морды к вопрошающему. "Что с амбаром стабилизации?", — в голосе Наполеона послышались нотки усиливающейся паники. "Стены целые, пол не пострадал", — буркнул Сурок. "А деньги?", — нервно спросил Наполеон. "Денег нет", — бесстрастно ответил Сурок. Было видно, что он не только не боялся произнести эти слова, но и хотел, чтобы они прозвучали громко и внятно. "Как?", — воскликнул Наполеон. Сурок молчал, демонстративно не поворачиваясь мордой к собеседнику.
       
      Злоба закипала в душе свиньи.
       
      "Кто?", — задал он следующий вопрос, не дождавшись ответа на предыдущий. "Бонапарт", — Сурок произнес имя Свинопаса с каким-то иезуитским удовольствием, потому что не сомневался, Наполеона приведет в шок имя отдавшего приказ обчистить закрома. "Все до последнего?", — спросил Наполеон, не в силах осознать произошедшее. "Все", — ответил Сурок. "А яма будущих поколений?", — злоба Наполеона начинала перерастать в страх. "Вся", — отрубил Сурок. "Вся яма?", — переспросил Наполеон, зашатавшись от волнения. "Вся", — точно также лаконично ответил Сурок второй раз, но потом добавил, более мягким голосом, — хорошая была яма, сделана на совесть. Лучшая из тех, что я вырыл за свою жизнь".
       
      Наполеон не смог дослушать Сурка до конца. Задние ноги его подкосились, и тучное тело повалилось на бок. Сурок испугался, но не убежал. Он застыл, не в силах принять какое-нибудь решение: то ли звать на помощь, то ли подождать и посмотреть, что произойдет дальше. Кабанья голова Наполеона лежала на полу, клыки обнажились и коснулись досок. "Воды...", простонал боров и открыл пасть.
       
      Сурок вышел из оцепенения и побежал за миской молока, которое найти в этом доме было проще, чем простую воду. Он принес полную миску и пододвинул ее к морде Наполеона, а затем плеснул молоко лапкой на его клыки. Через несколько минут Наполеону полегчало. Он смог перевернуться на живот и даже попробовал встать на четыре ноги. Это ему удалось, но стоял он нетвердо, и копыта то и дело подгибались.
       
      Боров понял, что выпрямиться и стоять на двух ногах он не сможет. Груз переживаний дал о себе знать. Как бы не пытались свиньи подражать человеку, с годами это удается им все хуже и хуже. Однажды наступит день, когда они ожиреют до такой степени, что не смогут оторвать от земли свою задницу и будут сидеть на ней, выставив вперед передние копыта, чтобы поднять голову и посмотреть осоловевшими глазами на корыто. На любой ферме вскоре после этого начинается забой и варится первый холодец.
       
      Сурок знал законы скотофермы, но чтобы успокоить и отвлечь борова от грустных мыслей, запел старинную скотскую песню в ее первоначальном варианте: "Две ноги хорошо, а четыре лучше". Наполеон услышал полузабытые слова, и две крупные слезинки покатились из поросячьих глаз. Когда Сурок закончил петь, он повернул к нему мокрую морду и сказал: "Никому ничего не говори". "О яме?", — хотел уточнить Сурок. "О моих четырех ногах", — ответил Наполеон и снова лег на пол. Не глядя на зверька, он чуть слышно повторил:"Никому".
       
      Сурок понимающе кивнул и собрался уходить, но Наполеон вдруг вспомнил, что не спросил о самом главном. Он приподнял пятак и прохрипел: "Мои то целы?". Сурок сообразил, что речь идет о деньгах, которые складывались в потайные норы. "Целы". — произнес он тихо, но уверенно. Боров вытянул копыта и закрыл глаза. Похрюкивающее дыхание его стало ровным.
       
      На скотном дворе, между тем, шла какая-то радужная жизнь. Каждый день сверкал новыми гранями. Не успев позавтракать, Свинопас выскакивал на площадь и объявлял, чем займутся скоты в это прекрасное утро. В понедельник он начинал борьбу с шотландским виски, от которого свиньи так сильно страдали после закончившегося уик-энда. Призыв находил понимание, и вся ферма живо обсуждала, сколько вчера выжрали на рыло, и что так дальше жрать нельзя.
       
      Во вторник Свинопас круто менял тему и предлагал им общаться с помощью собак. "Это очень удобно, — убеждал он их, — берешь собаку, грузишь ее и посылаешь с письмом другу. Тот читает и посылает ответ. Так свинья может связаться со всем стадом, не отходя от корыта". Идею приняли на ура, но мало кто умел писать, да и быстрых собак на ферме не оказалось в достаточном количестве, а те, что были, уже пользовал Грызло в контакте с Дворковичем.

     В среду наступало некоторое затишье, потому что в середине недели скоты  уже не хотели завершать начатое вчера, но и думать о завтра считалось рановато.

         По четвергам Бонапарт напоминал свиньям, что наступил день самоочищения от главной внутренней угрозы любого поросенка — сала под шкурой. Рецепты похудения он озвучивал каждый раз новые, последний был такой: подвесить корыто как можно выше, чтобы кабаны подпрыгивали, и только тот, кто допрыгнул, отсасывал. "Давно пора старичкам жирок растрясти", — визжали с воодушевлением молодые кабанчики и одобрительно стучали копытцами.
       
      Пятница на ферме традиционно посвящалась любимой всеми игре в "Поле чудес". Утром Свинопас призывал каждого верить в свою удачу, а затем дружно кидали жребий. Кому-то одному, чаще всего барану, но иногда и псу, в этот день не везло, и его шкуру натягивали на барабан, который свиньи с удовольствием вращали до глубокой ночи. Теоретически, жребий мог пасть и на представителя свинского сословия, но это случалось крайне редко, и то лишь для поддержания мнения, что перед жребием все равны.
       
      В преддверии уик-энда Бонапарт объявлял конкурс на самый позитивный тост недели. Состязание в сладкоречии начиналось ранним субботним утром и не заканчивались до "последнего соловья". Пары участников вставали к барьеру и самозабвенно желали процветания ферме и благополучия всем на ней живущим. Ориентируясь на реакцию слушателей, поздравляли победителя и душили проигравшего. Затем открывали бочку виски, и начиналось воскресенье. А сразу за ним — новая неделя .
       
      "Они хоть когда-нибудь работают?", — спросил Наполеон гордого сибирского орла Ханта, когда тот рассказал ему, какая теперь на ферме веселая жизнь. "Не знаю, — ответил Хант, — я только что прилетел, лежащих свиней видел, работающих — нет. Завтра разберемся".
       
      Полгода назад Наполеон отправил Ханта на поиски Чуба и Абрамовочки. Гнедой жеребец и ласковая кобылка пропали сразу после того, как до них дошел слух о затяжной болезни, свалившей Наполеона с ног. И вот орел вернулся, полный впечатлений и новостей. Наполеон, который все это время не выходил из дома, жаждал их услышать. Орел уселся на свою любиммую изогнутую спинку стула, приставленного к кроватке больного, и начал повествование...
       
      "Абрамовочку я нашел далеко от берегов Англии на парусном корабле, — рассказывал гордый сибирский орел Хант, — на вопрос, где деньги фермы, она ответила, что все до последнего шиллинга потратила на покупку флота. Развернуть корабль и плыть в сторону Англии, чтобы вернуться на ферму, отказалась". "Какой еще флот, — перебил орла Наполеон, — зачем свиньям флот?".
       
      Орел выслушал восклицания Наполеона и спокойно продолжил: "Мною были заданы ей эти же вопросы. Абрамовочка заявила, что ферма "Усадьба" — лучшая английская ферма, и что Англия — великая морская держава, значит, скоты обязаны тоже иметь свой флот. Она попросила вас не беспокоиться, что вы будете вполне удовлетворены, когда увидите свой флот. Матросы на корабле называют Абрамовочку — королевой Елизаветой. Она просит, если Вас не затруднит, называть ее также".
       
      "Сука неподкованная", — прошипел Наполеон, но дальше комментировать известие не стал. "И последнее, продолжил рассказ Хант, — она спросила у меня, умеют ли свиньи плавать, а потом показала мне пушки и приказала капитану стрелять по мне, если я еще раз покажусь в небе над ее кораблем". "Свиньи плавать не умеют", — произнес Наполеон и погрузился в глубокие раздумья. Хант сидел на спинке стула и тоже о чем-то соображал.
       
      "Так, — очнулся Наполеон, — а что Чуб, как он?". "Жеребец Чуб на суше, но его удалось найти не сразу, он постоянно скачет из одного английского города в другой, — начал Хант новый рассказ, — говорит, что люди переходят на солнечную энергию, он продает им новые электростанции, которые могут работать без черной травы. На Ваше требование возвратить взятые на ферме деньги, ответил, что все вложил в заводы по выпуску солнечных батарей, и пока не может вернуть ни одного шиллинга".
       
      "Хант, ты высоко летаешь и много видишь, люди действительно уже не нуждаются в нашей черной траве?", — задал вопрос Наполеон, который мучительно над чем-то размышлял после известий о деятельности Чуба. "Они нашли другие поля, где растет черная трава, и эти поля не меньше вашего, они научились делать топливо из белой травы, которая растет во многих местах. И они научились выживать, поворачивая лицо к солнцу, и оно согревает их гораздо лучше, чем ваша несъедобная и ядовитая черная трава", — орел говорил то, что видел собственными глазами, хотя для того, чтобы это заметить, не нужно орлиное зрение.
       
      Наполеон лежал на кровати с широко открытыми поросячьими глазками. "Чуб все понял первым, — размышлял Наполеон, — и не проинформировал меня, скотина. Кто он после этого?. Клизму ему под хвост, да не простую, а гидроударную, чтобы сожранный овес из ушей вылетел вместе с ушами. Абрамовочка — та просто дура, накупила бантиков, как лошадка Молли. Что мне с этими бантиками делать, к хвосту привязать и всей Англии показывать?".
       
      "Как заставить Чуба вернуть деньги?", — обратился он после долгого молчания к гордому сибирскому орлу, с которым советовался теперь по самым сложным делам. "Попроси поставить на мельнице солнечную батарею, он приедет и попадет в мои когти. Когда я выклюю ему правый глаз, он вернет все деньги, затем я выклюю ему левый глаз, чтобы никогда не смог украсть их снова", — озвучил Хант свой план действий. Наполеон оживился.
       
      "Мне отмщение и аз воздам!", — взвизгнул Наполеон, в глазах которого загорелся огонек, — а что сделаем с Абрамовочкой?". Насчет кобылки орел имел другой план мщения.: "Устроим на ферме конкурс красоты, пригласим ее и пообещаем выбрать королевой. Когда прискачет, отведем к быку Якудзе и будем ее крыть. Затем к псам, потом к баранам. Королеву все захотят покрыть, пусть скоты порезвятся". "А ты хочешь королеву?", — спросил Наполеон и постарался заглянуть в орлиные глаза. "Я хочу Сурка", — ответил, не моргнув орлиным глазом, Хант, — он набрал жира и пора его съесть, пока не спрятался на зиму в свою гранитную нору".
       
      Наполеон хотел тут же решительно отказать Ханту в его просьбе, но чуть погодя пришел к выводу, что решительно отказывать новому другу — неэтично.
       
      "Возьми лучше Жирика, гуси вкуснее грызунов", — предложил Наполеон, — Сурка отдать не могу, он мне самому нужен. Бери любого, кого хочешь, кроме Сурка". Орел не обиделся на отказ. "Любого?", — лишь переспросил он. "Да", — подтвердил Наполеон. "Я хочу Бонапарта", — невозмутимо произнес Хант. "Он твой", — махнул больной копытом в знак согласия, и было заметно, что после этого жеста ему даже полегчало.
       
      "Значит, птица тоже может быть Свинопасом?", — напомнил орел о своем давнем разговоре. "Может, если выиграет выборы", — повторил Наполеон свой давний ответ и закрыл глаза в знак того, что устал от беседы.
       
      Орлы не умеют улыбаться, но по открытому клюву Ханта и по мощным движениям его крыльев над стулом легко было догадаться, что он доволен. "Если я имею право съесть Бонапарта, я съем тут всех", — сделал вывод гордый сибирский орел.
       
       
      Глава 17
       
      На следующий день Хант поставил стул в центре фермы, вцепился огромными когтями в его изогнутую спинку и позвал к себе Бонапарта. "Завтра на скотном дворе будут выборы посланника небес", — объявил он подбежавшему свинопасу. "Кого?", — не понял Бонапарт. "Меня!", — гаркнул Хант, открыв кривой клюв так широко, что у свинопаса уши сначала прижались к щетине на спине, а потом затряслись в нервном тике.
       
      Ноги свинопаса разъехались в разные стороны и он опустился брюхом на землю. Розовый пятак его побелел, морда повисла как у свиньи, которую ударили кувалдой между ушей. Бонапарта хватил паралич, он потерял сознание и, неожиданно для Ханта, обделался огромным количеством неприятно пахнувшей каши, которая забрызгала крылья гордого сибирского орла.
       
      "Выборы опасны для здоровья скотов, — пришел к правильному выводу Хант, — слишком много вони". Орел расправил крылья, открыл клюв и гаркнул пронзительно и страшно. Не было на ферме живого существа, которое бы не слышало этот парализующий крик. Как будто выстрел 12 калибра ударил в сердце каждого животного, как будто раскаты грома всех молний сразу слились в один звук, способный расколоть их черепа.
       
      В глазах скотов началось затмение. Псы легли на землю и прижали к ней морды. Цыплята упали на спину и вытянули вверх крестики своих спичечных ножек. Ни одна курица не закудахтала. У петуха Зюги гребень напружинился и встал дыбом. Гусь Жирик воткнул клюв в песок так глубоко, что голова скрылась в нем полностью. У всех свиней выпрямились завитушки на хвостиках, и они торчали острыми копьями. Овцы сгрудились в кучу так сильно, что в центре стада затрещали ребра. У коров высохли носы и исчезли сопли. Хвосты жеребцов поднялись вверх прямыми вениками, а гривы превратились в ирокезы. Бык Якудза от страха сжал челюсти с невероятной мощью и раскрошил в пыль коренные зубы.
       
      В таком положении скоты не могли ни мычать, ни двигаться. Это были не оцепенение и не шок. От испуга они потеряли способность не только о чем-то думать и что-то делать, они потеряли способность даже дышать. И даже — обделаться. Кровь застыла внутри их тел, кишечник окостенел, а мозги растрескались.Орлы не видят живую цель, если она не двигается.
       
      Хант обвел глазами мертвую ферму и полетел в дом, где за толстыми стенами лежал Наполеон. Старый боров слышал ужасающий звук, но не утратил возможность шевелиться. Гордый сибирский орел начал клевать его первым. Пища дергалась от боли, но противостоять орлиному клюву не могла.
       
      Когда животные очнулись и смогли сделать первые движения, они не увидели орла на стуле. Его не было там очень долгое время, и скотам показалось, что орел улетел навсегда. Шатаясь, скоты ходили по унылой ферме, не зная, как жить дальше. Наполеона нет, Бонапарт парализован, псы не открывают пасть, Грызло околел, Лавр потерял дар речи, Сурок не вылезает из земли, Дворкович лежит в горячке и бредит.
       
      Вывели на волю жеребца Ходора, но он ржал от радости и от избытка чувств тут же куда-то умчался галопом.
       
      Послали сигнал внешнему миру. Откликнулся Чуб, который прислал телеграмму с пожеланиями крепкого скотского здоровья.
       
      Весьма странно отреагировала на просьбу о помощи Абрамовочка. Она поинтересовалась с острова Пасхи, будут ли скоты организовывать на ферме в ближайшее время конкурс красоты.
       
      Между тем, сено и овес купить уже было не на что, своих продуктов не выращивали давно, и все забыли, как это делается. Да и негде что-либо выращивать: земля изрыта стабилизационными котлованами и ямами будущих поколений, в которых ничего, кроме обрывков бумажек, не найти. Скоты догадывались, что у Наполеона есть свои личные припасы, но никто не осмеливался зайти к нему в дом.
       
      Дверь в дом Наполеона была плотно закрыта и уже давно не открывалась. Скоты не могли знать, что ежик Бука, в очередной раз заблудившись в тумане, совершенно случайно толкнул небольшой камушек, который покатился к двери и заклинил ее. Изнутри открыть дверь стало невозможно. Скотам часто мерещилось, что из дома слышатся шорохи и всхлапывания. Казалось, призрак Ханта летает по этому дому. Однако увидеть этот призрак никому не хотелось. Поэтому к двери никто не приближался.
       
      Волей неволей, но пришлось скотам обратиться за помощью к людям. Люди Англии — сердечные люди. "Идите на наши фермы, работайте и кормитесь, как наши животные", — сказали скотам люди Англии. "Мы боимся", — ответили скоты. "Чего?", — спросили сердечные люди. "Вы нас будете резать", — предположили скоты. "Сначала кормить, а уж потом — резать, вы же скоты!", — показали образец правдивости и честности люди Англии. "Наши свиньи ходят на двух ногах", — с надеждой напомнили о своих достижениях свиньи скотного двора. "Ходите хоть на одной ноге до начала забоя", — смеялись люди доброй старой Англии.
       
      Переговоры получились для скотов невеселые. Долго они потом сбегались и сходились на разные советы и собрания. Голодный желудок разбудил у скотов дух парламентализма. А тут, как назло, люди окончательно перестали покупать у них черную траву. Что-то надо было решать немедленно. Одни предлагали отдать территорию фермы людям в аренду на сто лет. Вырученные деньги поделить и разъехаться в поисках страны, где живут люди вегетарианцы. Однако даже приблизительное местонахождение такой страны никто не знал.
       
      Кони, наоборот, предложили всем себя сдать в аренду и работать год на людей. На вырученные средства утолить голод, а там видно будет. Идея понравилась псам и овцам, одни надеялись найти у людей место службы, другие — нарастить и продать им шерсть. Но свиньи и прочий скот возразили категорически, хотя некоторые соглашались, что в цирках Англии могут найти себе работу, например, гусь Жирик и петух Зюга. Туда возьмут даже парализованного Бонапарта, ведь говорить то он может.
       
      Выход искали долго и мучительно, но не нашли. От отчаяния взяли и сожгли дом Наполеона, бесстрашно подойдя к нему на расстояние брошенной бутылки.
       
      Удивительное дело, дом жгли слаженно и с энтузиазмом. Как говорили в былые времена — с огоньком. Давно на скотном дворе не работали так коллективно и дружно. Никого не пришлось уговаривать поучаствовать в процессе. Если бы дух коллективизма тут же материлизовался в комбикорм! Не медля спалили бы все коровники и курятники. Но после поджога, когда улеглись скотские страсти, голод почувствовался еще острее.
       
      На пожаре, кстати, опять слышали звуки похлапывания крыльев призрака гордого сибирского орла Ханта. Из-за этих звуков поджигали на редкость инициативно, а когда от дома остались одни угли, плясали на них радостно.
       
      Выручили скотов их счастливые эмигранты односкотники. В кратчайшее время ферму "Усадьба" купил жеребец Чуб, незамедлительно оформив бумаги по международным стандартам. Он предложил скотам то, что не предлагали другие: накормить ВСЕХ. Обитатели фермы тут же согласились. Другие условия сделки их уже не интересовали: уж больно жрать хотелось. Надо признать, жеребец Чуб действительно предложил условия гораздо лучшие, чем те, что предлагали люди. Он всего то потребовал: работать на ж. Чуба, строить заводы ж. Чуба, служить ж. Чубу, любить ж. Чуба и повиноваться ж.Чубу из чувства благодарности.
       
      На вопрос скотов, что означает буква "ж", Чуб ответил — жеребец. Чуб кормил на ферме исключительно хорошо только коней.. Остальной скот — кому как повезет. Свиней Чуб недолюбливал, но с голоду умереть не давал, приравняв их к пенсионерам.
       
      Появилась на скотном дворе и Абрамовочка. Она исполнила свою мечту: организовала конкурс красоты, в котором победила.
       
      Скоты, члены жюри, проявили умение быть культурными и дипломатичными: все поклонились ей до земли как царице красоты. За это она посвятила их в рыцари и покатала на корабле.
       
      Вновь наладилась жизнь на ферме "Усадьба". Не было у скотов никаких свинопасов, был только Чуб, которого они уважительно называли — хоЖаин, не добавляя имени. Он не обижался.
       
      Что делают скоты сейчас? Не боясь запрета, поют Песнь радости:
         
      МЫ ПОСТРОИЛИ ОБЩЕСТВО С КОНСКИМ ЛИЦОМ
      ПОД ВЕНЦОМ, ПОД ВЕНЦОМ, ПОД ВЕНЦОМ !!!

Путник.

2010 г.

Тюмень.

Кондиционеры с установкой. оценка профессиональных рисков цена

---

---