Главы 3-9. NEW Глава девятая. Четырежды представленный к «Герою»

Повесть Сергея Суразакова "Я вернусь героем" | четверг, 15 сентября | 256

Глава 3. "Золото" Рязанского ВВДКУ

До Рязани кадет добрался на поезде. До училища — на трамвае. Добрые люди подсказали, на чём можно доехать до улицы Каляева (сегодня она переименована в площадь имени Василия Маргелова). Только вышел на остановке, как увидел колонну абитуриентов, которую вёл сержант в голубой фуражке. «Наверное, мои», — рассудил Валера, и пристроился в хвост. Училище оказалось в пяти минутах ходу. На его главных воротах Востротин увидел звёзды. Однако погоны на плечах курсантов там были почему-то чёрного цвета.
- А ты куда? — спросил Валеру, облачённого в странную «петушиную» форму неизвестного рода войск, дежурный по КПП, но тут же, узрев в петлицах десантные эмблемы, сделал на лице презрительно-высокомерную гримасу. — Это училище связи, а ваше дурацкое — вон там.  
Такое пренебрежительное отношение связиста к десантникам было вызвано «войной», которую в увольнениях вели между собой курсанты этих училищ. Они находились рядом, по соседству, в зоне прямой видимости.
В Рязани в то славное время базировалось три военных и один милицейский вуз. Помимо десантников и связистов там учились военные автомобилисты и будущие советские правоохранители. Такая плотная концентрация в провинциальном городе молодой горячей крови с повышенным тестостероном в выходные дни не могла уживаться в мире по определению, учитывая, что девушек в этом городе было значительно меньше. Потасовки, стычки, драки между курсантами этих вузов за внимание прекрасной половины человечества были на танцах обычным делом. Победителями в них, как правило, становились десантники, и было бы странным, если бы было по-другому.
Валерка и сам не раз за четыре года принимал активное участие в «битвах» за слабый пол, за что получал хорошего нагоняя от отцов-командиров, но это будет позже, а пока он шёл и думал, почему этот наглец назвал десантное училище «дурацким».
Наконец, на КПП Воздушно-десантного училища он увидел двух второкурсников в голубых беретах. Забыв сейчас же о своих думах, Валера простодушно поинтересовался:
- А когда нам береты дадут?
- Ты его попробуй сначала заслужить, — сухо ответил дежурный.
И точно, голубой берет десантника Востротин ждал почти год.
До военной присяги их сразу же забросили в учебный центр, в 60 километрах от Рязани. Там, в палаточном лагере будущий прославленный десантник постигал азы. Парашютная подготовка и кроссы, кроссы, кроссы…
- Из нас лошадей там готовили, — ничуть не стесняясь и смеясь, говорит Валерий Александрович.
Кроссовая подготовка была настолько основательной, что, будучи уже лейтенантом, Валерий Востротин два раза становился чемпионом Вооружённых сил СССР по кроссу на 10 километров в составе взвода на приз центрального печатного органа министерства обороны газеты «Красная Звезда», который проходил ежегодно. Стал бы чемпионом и в третий раз, если бы ни ввод войск в Афганистан…
Учиться в Рязанское ВВДКУ пришли три категории первокурсников: солдаты срочной службы, решившие стать офицерами; гражданские юноши после средней школы, навеянные романтикой ВДВ; и суворовцы. Кадеты по базовым знаниям были, как говорят, на голову выше школьников, а школьники — на голову выше солдат, успевших за время армейской службы позабыть все школьные дисциплины. Потому на должности младших командиров ставили именно суворовцев, хотя и не всегда.
Первый месяц командиром отделения у Валеры был морячок, главный старшина Карасёв, прослуживший год в морской пехоте на Каспийской флотилии. Почему он решил стать офицером ВДВ, а не «морским котиком», которых готовило Благовещенское ВВОКУ, неизвестно. Он сразу невзлюбил свердловского кадета. Всё раздражало его в нём: и залихватская выправка, и физическая выносливость и сила, и эрудиция от завидной начитанности, а, главное, то, с какой лёгкостью Валера быстро стал неформальным лидером сначала в отделении, потом во взводе, а затем и в роте. Востротин умел одной фразой поддержать осунувшегося товарища, искромётной шуткой вовремя разрядить обстановку, спеть под гитару так, что душа разворачивалась и долго ещё потом не могла свернуться. Новые знания, казалось, хватал на лету и тут же умело применял их на практике. Всё спорилось в его руках, всё получалось. А Карасёв, напротив, был хмурым, замкнутым, злым человеком. Видимо, мама в детстве не додала ему материнской ласки и нежности, если, вообще, была у него мама. Да вдобавок ещё и неповоротливый битюг с весьма ограниченным интеллектом. Оттого Карась, как прозвали его подчинённые, искал малейший повод, чтобы вставить сержантскую палку в Валеркины колёса удачи, злоупотребив властью. Так долго продолжаться не могло, и однажды Валера поставил «морячка» на место.
После обеда в учебном центре было сорок минут свободного времени. Востротин только было собрался черкнуть пару строк домой, как вдруг в летнем классе возникла фигура Карасёва.
- Курсант Востротин, — деланно, командным тоном, распоряжался Карась, — на дополнительные занятия по строевой подготовке — за мной!
В классе кроме них никого больше не было.
- Слушай, товарищ старший сержант, иди ты на ху…тор бабочек ловить, — как можно выдержаннее сказал Востротин, выкладывая на стол из планшета тетрадь.
В следующее мгновение тяжёлая клешня Карасёва захватила ворот Валеркиной гимнастёрки. Ещё одно движение, и курсант полетел бы на пол от мощного рывка, но движение это разгневанный Карась сделать не успел. Короткий и точный удар в солнечное сплетение заставил сержанта отступить. Карасёв не мог вымолвить ни слова. Дыхание оборвалось, и вместо слов он, словно рыба, открывал рот, пытаясь схватить им воздух…
Об этом конфликте никто не узнал. Карасёв после этого случая стал относиться к Востротину предельно корректно и без предвзятостей. Валера тоже не наглел и сохранял субординацию, положенную по уставу. Но командир взвода Павел Грачёв — да-да, тот самый Павел Сергеевич Грачёв, который при Ельцине станет министром обороны — тонко почувствовал изменившуюся психологию командира первого отделения: Карасёв сдал и не тянет.
После присяги командиром отделения был назначен Востротин. Через полгода Валера стал замкомвзвода.
- Это очень сложно — быть старшим среди равных, — говорит Валерий Александрович. — Если в войсках всё понятно: ты — командир, а это — твои подчинённые, то в училище ты сам — курсант.
Хорошо, что у Валеры никогда не было проблем с учебой, и списывать ему не приходилось, но ведь были сержанты, которые учились гораздо хуже своих подчинённых. Вот вам и психология взаимоотношений: утром такой сержант объявляет отличнику наряд вне очереди за несвежий подворотничок, а вечером — «дай списать». Не оттого ли в Рязанском десантном училище кем-то когда-то была заведена неуставная традиция: по выпуску в лейтенантских погонах все бывшие сержанты должны были извиниться перед личным составом «курсантов» за то, что командовали равными и публично облизать… огромные яйца оленя, который монументальной скульптурой горделиво стоял в парке рядом с училищем. Востротин как сержант и младший командир избежал этой участи, поскольку его авторитет был непререкаем.
Училище в основном готовило офицеров для ВДВ, но в одной роте, 9-ой, ковали спецназ для ГРУ (главного разведывательного управления) по особой, совершенно отдельной программе, и диплом её выпускники получали особый. Если у всех в дипломе РВВДКУ квалификацией значилось «инженер по эксплуатации автотракторной техники», то у выходцев из 9-ой роты — «референт-переводчик». Помимо основных знаний и навыков  разведчиков-диверсантов, этим хлопцам давали углубленно два иностранных языка, как  филологам в «инязе». В роте было 4 взвода — по курсам, соответственно. В каждом взводе — 4 отделения по ведущим языкам: «английское», «немецкое», «французское» и «китайское». И хотя училище подчинялось непосредственно командующему ВДВ, специалисты ГРУ, работавшие на базе РВВДКУ, имели прерогативу отбора кандидатов для своей роты из зачисленных в училище курсантов. Нет ничего удивительного в том, что в этой роте учились одни кадеты — уровень системы подготовки в Суворовских военных училищах СССР давал о себе знать.
Валера тоже было сперва нацелился на спецназ ГРУ, но вскоре выяснил, что карьерный рост в этой системе, к сожалению, невелик и — передумал. Максимум, до которого можно дойти — подполковник, тогда как в «крылатой» пехоте ВДВ можно и до генерала дослужиться. Сработал тот самый здоровый карьеризм, который ему прививали в Свердловском СВУ: стремиться к карьерному росту офицера не на отрицании товарища, а на основе здоровой конкуренции, опираясь на свои уникальные знания, высокий профессионализм, трудолюбие, работоспособность и волю к победе.
- В армии это очень важно: мечтать о генеральских звёздах на своих погонах, — говорит Валерий Александрович. — Гражданским проще: пришёл на предприятие инженером и можешь спокойно работать и уволиться там, например, старшим инженером или главным инженером — тебе от этого ни холодно, ни жарко. А вот если лейтенантом пришёл в войска и капитаном через двадцать лет уволился — это, как бы, не здорово. Вот и вся разница.
Другой кадет, с которым Востротин подружился ещё в учебном центре, согласился и завербовался в 9-ю роту, а потом «плакался» каждый раз Валерке, как только они встречались:
- Какой я идиот! Надо было с вами, на «инженера» идти учиться.
Ему не повезло: он попал в «китайское» отделение, и язык пришлось начинать с нуля.
- На них жалко было смотреть, — вспоминает Валерий Александрович. — Мы все балдеем в перерыве, кто-то в волейбол играет, а они сидят и зубрят свои китайские иероглифы.
Хотя, кто знает, кому повезло, кому не повезло? И с какой стороны на это посмотреть: если выжил тот кадет в последующих кровавых мясорубках, что пришлись на долю спецназа ГРУ в конце двадцатого века, не стал калекой, думается, с китайским языком и дипломом референта-переводчика он чувствует сейчас себя не плохо.
Первый курс Валерий закончил на «отлично» и сразу попал в список кандидатов на окончание училище с золотой медалью. Всех отличников сразу же выделили в особую касту. Их было на курсе человек тридцать, но до медали добрались только четверо, включая Востротина.
На третьем курсе он вступил в Коммунистическую партию Советского Союза. Такая честь в ту пору выдавалась не каждому — это была привилегия для лучших курсантов. За три года Востротин на деле доказал, что он — лучший. Его фотография из семестра в семестр висела не доске почёта училища. Однако в Ленинские стипендиаты, равно как в стипендиаты М.В.Фрунзе не попадал, хотя из потенциальных медалистов учился лучше всех. Возможно, из-за «залётов» — тех самых драк в увольнениях, о которых каким-то неведомым образом очень быстро становилось известно командованию училища.
Однажды на четвёртом курсе дело приняло серьёзный оборот. Валера сломал кому-то челюсть из училища связи, и этот кто-то попал в окружной военный госпиталь и оказался чьим-то сыном. И не просто чьим-то, а того, кто принимал решения в высоких партийных кабинетах. Тучи сгустились над головой Востротина не на шутку. Гром сотрясал небо и пространство вокруг Валерки. Молнии опасно сверкали рядом, грозясь, того и гляди, не только превратить в пепел его мечту о славной карьере офицера-десантника, но и погубить его самого за колючей проволокой колонии общего режима.
Партийная организация училища вызвала на ковёр коммуниста В.Востротина и, спасая его от тюрьмы, долго прорабатывала, как могла, отличника учёбы, оставив суровый след в партийно-учётной карточке в виде строгого выговора. Однако партай-геноссе — отец курсанта — не унимался: он требовал крови. Пришлось Валере, наступив на горло собственной гордости, ехать в госпиталь и просить прощения у «противника», а после с покаянием — в высокий партийный кабинет обкома партии. И буря утихла. Командование училища украдкой перекрестилось, а Валера остепенился. Больше на танцы в Рязани он не ходил.
Незаметно подошли выпускные государственные экзамены. Диплом инженера он защищал по теме «Разработка редуктора» в разделе «Эксплуатация боевых машин». Тут никаких проблем не было: механику, черчение, физику, сопромат — Валерий знал, как святой отец «Отче наш», и владел этими науками свободно, в полной мере.
Большинство медалистов, по опыту прежних лет, «горели» на экзамене по огневой подготовке. Он состоял из теории и стрельбы. И если на теории отличник, как правило, демонстрировал свои превосходные знания, то на практике от волнения мог и промазать. Как бы лояльно ни относился экзаменатор к потенциальному медалисту, повлиять на результат был не в силах: мишень либо упала — твоё счастье, либо не упала — провал. Это называлось «расстрелять свою золотую медаль». Отличники из выпуска Востротина очень боялись этого экзамена, и неслучайно. Из восьми кандидатов на золотую медаль, четверо «расстреляли» её как раз на «госах» по огневой.
Лотерея. Всё зависело от того, какой тебе достался в билете вид упражнений. Ничего ещё, если выпало стрелять из пистолета ПМ, автомата АКМС, пулемёта ПК или, к примеру, из вооружения боевой машины — приемлемо, но вот коли ты вытащил «стрельбу из гранатомёта РПГ ночью» — пиши пропало. Шансы отстреляться на «отлично» равны нулю.  
Востротину и его взводу повезло. В 1975 году приказом министра обороны СССР Маршала Советского Союза А.А.Гречко был введён в действие новый Курс стрельб из стрелкового оружия. На базе Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища имени Ленинского комсомола (сегодня училище носит имя Василия Фёдоровича Маргелова ) планировалось провести показные занятия по этому поводу для командующих военными округами, армиями, одним словом, для всего генералитета Вооружённых сил СССР. Для показательных упражнений руководство училища назначило взвод Востротина. На подготовку выделили два месяца. Под это дело перекроили всю учебную программу. Валера понимал, что на экзамене по огневой подготовке самым сложным является стрельба из гранатомёта, а потому, на правах заместителя командира взвода, выбрал лично для себя именно это оружие. На каждого курсанта на время подготовки к показным занятиям штаб ВДВ определил по два инструктора в чине полковника. Их опекали офицеры с кафедры огневой подготовки, а тех в свою очередь штатные командиры подразделений.
- За два месяца тренировок, — говорит Валерий Александрович, — я так пристрелялся, что мог из гранатомёта мухе в глаз со ста метрах попасть.
Неудивительно, если учесть, что ежедневно он делал по тридцать выстрелов.
За день до показа в училище прилетел командующий ВДВ Василий Маргелов. Он сказал: «Кто отстреляет на «отлично», тому практику по огневой подготовке на госэкзаменах засчитываю «автоматом». Это был хороший мотив. На «пятёрки» тогда отстрелял весь взвод. Впрочем, курсантам этот экзамен был до лампочки, но для Валерия Востротина, кандидата на «золотую» медаль, это было важно.
Госэкзамен по тактике Валера тоже сдал нетрадиционно. За полгода до них Маргелов объявил конкурс среди выпускников: тех, кто оканчивает училище, кто окончил его год назад и молодых офицеров, пришедших служить в ВДВ из других военных училищ. Всем желающим были выданы условия тактической задачи: разведывательно-диверсионные действия в тылу противника. Задача: самостоятельно разработать схему действий на местности предполагаемого противника — тактическая игра на картах. Востротин предполагаемым противником выбрал Федеративную Республику Германии.
Работы на конкурс сначала отбирала кафедра тактики. Затем училищная комиссия во главе с начальником учебного отдела. Потом десять лучших работ отсмотрела комиссия из штаба ВДВ. Всего в маргеловской игре приняло участие около 500 человек.
Первое место в конкурсе тактического профмастерства десантника занял Валерий Востротин. Он лично докладывал свой план на карте командующему. «Дядя Вася» был в восторге от его дерзости.
По замыслу Востротина, взвод десантируется из стратосферы ночью на пустынную местность ФРГ (найти которую на карте, с учётом плотности германского населения, было не так просто), и в течение трёх дней уничтожает почти весь Бундесвер — его управление, во всяком случае. Военная хитрость Востротина заключалась в том, что вместе с боевыми машинами он, условно, десантировал фанерные щиты, выкрашенные в цвет основного на тот момент бронетранспортёра войск НАТО — М-113. На земле он маскировал свою технику этими щитами, стремительным маршем покрывал расстояние до цели, а затем врывался на пункт управления войсками противника и уничтожал его. В пояснительной записке — обязательной в тактической игре на картах — Востротин подробно расписал действия по каждому дню. Эта «сказка» для авантюрной десантной души Маргелова была бальзамом на душу. Все знали психологию командующего ВДВ, но Востротин лучше других угадал этот его десантный авантюризм.
Первые три места освобождали призёров-выпускников от тактической практики на госэкзамене. Все остальные, сдав теорию по тактике, должны были в поле командовать действием взвода в условной боевой обстановке.
- Победителям, по условию конкурса, полагалась даже премия в виде трёх окладов, — вспоминает Валерий Александрович, — но мы, как обычно: в ведомости расписались, а деньги ушли в Фонд Мира…
Золотым медалистам в военных вузах на выбор предлагается место дальнейшей службы. Кадровики РВВДКУ сходу предложили Востротину капитанскую должность в учебной дивизии ВДВ в Гайжюнай (Литва). Второе предложение: остаться командиром взвода в училище. К слову, легендарный Александр Иванович Лебедь, закончивший Рязанское десантное училище на два года раньше Востротина, после выпуска остался в альма-матер и служил взводным. Кстати, другой медались Александр Солуянов, занявший второе место в маргеловском конкурсе, тоже остался служить в училище.  Валера попросился в Фергану, чем немало удивил всех. В Фергане (Узбекистан) при Советском Союзе стоял самый дальний гарнизон ВДВ. В Рязанском училище Ферганой пугали отъявленных двоечников и раздолбаев: «Поедешь служить в Фергану». А тут золотой медалист сам туда попросился. Мотивация выбора оказалась, до банального, простой.
- Я хоть и уральский парень, — объясняет Валерий Александрович, — но настолько надоела зима, тянущаяся по полгода, что просто захотелось в тепло.
Свою лепту в выбор Востротина, как выяснилось, внёс и Павел Грачёв, мастер спорта по лыжам.
- Ну, просто достал он нас всех своими лыжами, — признаётся Валерий Александрович. — Я сам лыжником был неплохим: и в школе, и в Суворовском училище, но не до такой же степени! Все — в увольнение в выходные, а мы — на лыжи и — вперёд, по лесам.
Начальнику управления кадров ВДВ, полковнику Климову, который позже будет вручать раненому Востротину в госпитале капитанские погоны досрочно, Валера на его удивлённый вопрос «Почему в Фергану?» сказал просто:
- Уши у меня зимой очень мёрзнут, товарищ полковник…

Глава 4. "Служба началась".

- Фергана — великолепное место для занятий по боевой подготовке, — делится впечатлениями Валерий Александрович. — В средней полосе России и выше зимний период обучения никакой пользы солдату не приносит: половина полка убирает снег, другая половина стоит в карауле. А завтра — наоборот. Ни прыжки провести, ни на занятия толком вывести, иначе тебя снегом занесёт, иначе не заготовишь угля и так далее и тому подобное. В Фергане же — месяц лёгкой слякоти, остальные 11 месяцев — идеальные условия для занятий. В южных районах десантники всегда показывали лучшие результаты боевой подготовки потому, что у них было больше времени для обучения.
- Те же прыжки, — продолжает Валерий Александрович. — Что такое прыжок? Если ты один — проблем нет. Уложил парашют, сел в «Жигуль», приехал на аэродром, где тебя ждёт самолёт, прыгнул — и всё. А что такое дивизию вывести на прыжки? Сначала — переукладка парашютов, которые лежат в боевой готовности, опечатанные на складах. Это значит, что все плацы, все классы, вся свободная территория задействована. И если в Фергане с этим проблем нет — переуложить парашюты, то в Пскове, например, если пошли затяжные дожи, или в той же Прибалтике — уже проблема. Там начинается: спортзалы, казармы, коридоры, спальные расположения — кровати выносят… Перед прыжком  — короткий рабочий день — опять сокращение учебного времени. Ужин в 18 часов и — всем спать. В 1 час ночи подъём, и пешком на аэродром, если он рядом. Если не рядом, то половина — на машинах, потом всё равно пешком. Пришли на аэродром, сгрузили парашюты, надели их на себя и начинаются линии проверок. Супер перестраховка: 8 линий проверки. Все начальники здесь: дивизионные, полковые, ВДВ-шные. Это вызвано тем, что случались отказы парашютов в воздухе — не часто, но случались. В лучшем случае — с переломами ног, рук, повреждением позвоночника, в худшем — заканчивалось смертью бойца. Тут же — усиление внимания, повышение бдительности — так во всех системах.
- И вот всю ночь, — продолжает Валерий Александрович, — тебя, бедного солдата, мурыжат. Утро. Прилетели самолёты. Вышли лётчики. Обязательно — митинг. Они стоят налегке в своих кожаных курточках, а ты уже шесть часов в этом парашюте. Первая шеренга самых выносливых стоит прямо, остальные — раком. Выступает политработник от лётчиков:
- Берём обязательство вас точно выбросить.
С ответным словом от десантников политработник:
- Берём обязательство вам люки не поломать (шутка)…
Дальше лётчики садятся в автобусы и едут на завтрак, а ты ещё стоишь часа полтора. Только они вернулись, как начинается: туман, снег, дождь, ветер… «Отставить прыжки!» Обратно на зимние квартиры. Не прыгнули, но и не стреляли, не водили, в общем, не занимались — день пропал. А если пошёл дождь и промочил парашют, то второй день — сначала сушка. Надо найти место для сушки. Один парашют — 80 квадратных метров. Умножь на восемь тысяч парашютов дивизии, которые надо просушить… И так иногда 2-3 дня. А Фергана — это 99,9 процента гарантировано погодой, что подготовленный к прыжку полк прыгнет.
Итак, Фергана. Идеальные климатические условия, идеальная материальная база: чтобы построить спортивный зал в Пскове, нужны сумасшедшие деньги, чтобы заниматься физической подготовкой в Фергане, никакого спортзала не надо. Днём и ночью, летом и зимой — занимайся на свежем воздухе.
Но прежде…
Отец долго хлопал в объятиях сына по спине, встречая выпускника — золотого медалиста — Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища.
- Молодец, сынок. Поздравляю. Горжусь тобой.
Валерку и самого распирало так, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
На следующий же день он купил в универмаге новый фотоальбом, расчертил последнюю страницу на девять квадратов, так, чтобы в каждой клетке могло разместиться стандартное фото на удостоверение личности и, не медля, вклеил в первое окошко свою физиономию. «Лейтенант» — подписал он красивым каллиграфическим почерком. Остальные пустые окна были также подписаны, согласно, табелю о рангах Советской армии. Последним званием, которое влезло на страницу, было «генерал-полковник»…

Востротина назначили командиром взвода. Про золотую медаль РВВДКУ, что лежала у него за пазухой, никто не вспомнил. Даже комдив на первой беседе не обмолвился о ней ни словом. Медаль эта вообще ни разу не повлияла каким-либо образом на продвижение по службе, но отличные знания, которыми владел её обладатель, сыграли свою немаловажную роль: на личных зачётах, на проверках, на методике преподавания боевых дисциплин личному составу — этому тоже учили в Рязани.  Командир лично может быть семи пядей во лбу, но этого мало — надо ещё уметь передать знания солдату так доходчиво, чтобы он понял, запомнил и на практике исполнил.
В 1975 году ВДВ переходило на боевые машины. До этого времени Рязань готовила десантников по диплому «преподаватель физподготовки», а крылатая гвардия считалась пехотой: прыгнул с парашютом и бегом в атаку. В ферганской дивизии на боевых машинах было всего два батальона. В один из них и попал служить Валерий. Это стало важным аспектом в будущей карьере. Через полгода полк, где он служил, перешёл на новые штаты: появилась разведрота на боевых машинах, где Валера был командиром взвода. Когда через два года у командования полка встал вопрос, кого выдвигать на должность командира роты, выбор пал на Востротина, у которого есть опыт работы с боевой техникой.
Ребятки во взводе подобрались рослые и сильные. Сто раз подъём переворотом на перекладине делали легко. Два года подряд с ними, как уже говорилось, Валера становился чемпионом вооружённых сил по кроссу на 10 км. В боевых условиях им вменялась диверсионная деятельность на территории вероятного противника, точнее, уничтожение пунктов управления ядерным оружием и пусковых установок типа «Першинг».
Востротин отбирал только лучших людей. Приезжают в полк новобранцы — человек пятьсот, — их распределяет начальник штаба полка. Разведрота у него — главная сила в подчинении, поэтому ей — приоритетное право отбора кадров.  
 Как выбрать — тоже наука. Пока ротным у разведчиков был капитан Алиев, по дивизии ходил анекдот.
Выходит Алиев перед строем новобранцев:
- Кто из вас может выпить, сходить в самоволку  и переспать с женщиной — шаг вперёд!
Шагнуло полстроя.
- Так, вы мне на фиг не нужны…
Образование, специальность, физическая подготовка — обязательные критерии, по которым отбирались в разведку будущие бойцы. За разведчиками кадры для себя выбирали связисты. Затем «комендачи». Остальные — в пехоту.
- У кого изначально в руках оказался лучший человеческий материал, — говорит Валерий Александрович, — тот «обречён» быть лучшим при одинаковой добросовестности при подготовке личного состава. В конечном итоге, по результатам боевой подготовки никто не вспомнит, каких солдат тебе дали. От изначального человеческого материала многое зависит.
Несколько раз за первые три года службы Востротина выдвигали на должность командира роты, но всякий раз Валерий находил повод отказаться, интуитивно чувствуя, что его время ещё не пришло. Тогда была здоровая конкуренция: в полку помимо Востротина было ещё 3-4 кандидатуры на эту вакантную должность. Командиры взводов все дружили, по ночам вместе ходили «гулять». Система выдвижения на повышение была настолько справедливой, что никто никому не завидовал и не обижался.
О карьере в чистом виде никто из лейтенантов не помышлял. Одно желание объединяло всех честолюбцев: сделать свой взвод, роту — лучшей по боевой подготовке, по благоустройству казармы, по той же строевой песне.
На третий год службы Валера сделал лёгкий кадровый зигзаг, уйдя на полгода с должности заместителя командира роты — помощником начальника штаба полка. Уговорили. Он был уже старшим лейтенантом. Очередное звание получил досрочно за лучший взвод в полку и дважды чемпионство по кроссу в Вооружённых силах.
Штабной опыт благотворно повлиял на дальнейшую службу Востротина. За полгода он познакомился со всеми начальниками полковых служб. Лично бывал у них на днях рождениях; на службе — совместно разрабатывали план учений. Вникал в тонкости штабной психологии. Поэтому, став однажды командиром роты, Валерий знал, на чём сосредоточить внимание при проверке той или иной службой. Конечно, если не дай бог пропал автомат из подразделения — тут никакие знакомства не спасут — будешь отвечать по полной программе; но при плановой проверке какие-то маленькие нюансы проверяющий не заметит, а, если и заметит, то не придаст значения, закроет глаза на недочёт. Изучив штабную психологию, Востротин уяснил для себя, на что проверяющие обращают внимание. Другой ротный распыляется перед штабной инспекцией на всё подряд: и чтобы бутылка была коричневой, и чеснок — маринованным, и огурцы, чтобы были порезаны кругляшками, а Востротин знал, что на огурцы, как их ни режь, никто внимания не обратит. Он сосредотачивался только на главных, значимых вещах — индивидуальных для каждого проверяющего. Огурцы — это, конечно, условно, но вот планирование боевой подготовки и боевой готовности — это серьёзно. Командир роты — первая армейская должность, где принимать решение нужно самостоятельно. Хорошему проверяющему достаточно взглянуть на боевой расчёт роты, чтобы понять степень готовности подразделения к тревоге и сделать вывод относительно командира: тупой он или право имеет. Валерий, к примеру, знал, что командир полка на проверке роты по огневой подготовке любит смотреть на работу наводчиков-операторов БМД (боевой машины десанта) по элементам, следовательно, к проверке он усиленно готовил именно наводчиков-операторов. Ему было также известно, что обычно проверяют майор Петров, капитан Иванов или подполковник Семёнов. Другие командиры рот этого не знали, так как в штабе не служили, а для результатов проверки это важно. Иной ротный стремится сделать всё, — а в советских уставах и приказах было понаписано столько, что всё выполнить нереально — в результате, просто утомляет свой личный состав ненужной суетой, которая командиру кажется необходимой и обязательной, а Востротин в это же время даёт возможность личному составу немного отдохнуть. Соседняя рота ночью выпиливает, шкурит и рисует бирки на противогазы, а Востротинцы спят. На проверке выясняется, что майору Петрову бирки на противогазах не интересны, ему план боевой подготовки подавай — он в суть заглянуть хочет. Тогда как капитану Иванову из штаба важны бирки, и он будет скрупулезно с линейкой в руках вымерять их на всех противогазах. Востротину об этом известно, и к проверке капитаном Ивановым, он посадит днём роту в расположении, сократив  на пару часов занятия по тактике, и его бойцы сделают бирки толком, без лишней суеты, в лучшем виде.
 Роту в 1978 году Валерий принял неплохую. Прежний командир по семейным обстоятельствам был вынужден уехать в Белоруссию.
- Это тоже немаловажно, — отмечает Валерий Александрович, — какое подразделение ты примешь. Одно дело, если предшественника сняли с должности в связи с неполным служебным соответствием, а раз так, то роту он разложил, и тебе надо прилагать много усилий, чтобы навести порядок. Другое дело, если принять роту, организованную во всех отношениях.
9-я рота, которую принял Востротин, считалась одной из лучших в полку на тот момент.
Любого нового командира солдаты воспринимают с настороженностью и начинают сравнивать с предыдущим, так что любой огрех идёт не в его пользу. Первые полгода на новой должности Востротину приходилось «ломать» психологию солдат, особенно в отдельной категории старослужащих — дембелей, которые с прежним ротным прошли весь путь становления из юношей в воинов. Явного саботажа не было, но некоторые особо дерзкие рядовые товарищи не упускали случая публично показать свой гонор.
- Старослужащий солдат, — считает Валерий Александрович, — должен быть наставником для младшего в хорошем смысле неуставных взаимоотношений. В десантных войсках они были всегда. Добиться выполнения традиций, существующих в роте, одними разговорами невозможно. Действовать нужно и кнутом, и пряником. Старослужащий солдат — носитель добрых ротных традиций — это успехи в боевой подготовке, в воинской дисциплине, во внутреннем распорядке — то, на чём держится служба. Молодой не знает элементарного: что нужно сделать, чтобы в прикроватной тумбочке был надлежащий порядок. «Старику» лень повторять азы дважды, и вместо того, чтобы действовать методом «повторение — мать учения», он просто салагу — мордой об тумбочку — вот и всё. Знания закреплены.
Также порой приходилось действовать и Востротину, «закрепляя» в головах норовистых дембелей определённые требования по внутреннему порядку, которые те первое время попросту игнорировали.
Только принял роту, как дивизию подняли по тревоге и перевели в режим повышенной боевой готовности.
В войсках существует три режима. Первый — повседневный: идёт плановая боевая подготовка, техника стоит в парке на хранении, офицерский состав работает по обычному графику: положенное время — в части, свободное — дома. Второй — повышенной боевой готовности: техника готовится к немедленному снятию с хранения, офицеры переводятся на казарменное положение, то есть круглые сутки находятся с личным составом и живут в казармах, переукладываются парашюты, пересматриваются и пополняются запасы вооружения, отпускники отзываются из отпусков. Третий — режим полной боевой готовности: часть поднимается по тревоге и на технике выходит в секретный район. Понятно, что у американцев, у НАТО были координаты мест постоянной дислокации наших войск, в том числе, боевых дивизий ВДВ. Секретные районы готовили как раз на случай начала войны. Задача командира заключалась в том, чтобы при объявлении полной боевой готовности, по тревоге, как можно быстрее покинуть зимние квартиры и выдвинуться в секретный район. Для этого они специально оборудовались. По степени подготовки секретного района, его засекреченности, маскировки, по организации выдвижения людей в этот район оценивалась работа командира. Шутка ли: ночью поднять восемь с половиной тысяч человек, и каждый должен сработать на «автомате», без ошибок. Особенно водители — с ними работали отдельно, гоняли пеше-по-машинному. Умный командир не раз пройдёт с водителями по секретному району, не объявляя его, но делая в памяти солдат своеобразные засечки, акцентируя внимание на бытовые обстоятельства службы, привязывая их к местности: здесь рядовой Баранов подвернул ногу, здесь сержант Акиншев вывихнул руку. По тревоге остаётся только напомнить водителю об этом, и он вспомнит, в какой район следует держать маршрут.
Тревога оказалась учебной. Но вскоре — почему это сделали, дискуссии идут до сих пор — ферганскую дивизию ВДВ расформировали.
- Одна эта дивизия, — говорит Валерий Александрович, — была способна в пять дней смять весь Афганистан. По одной из версий, вроде бы, таким образом, усыпляли бдительность американцев перед вводом советских войск. На базе остался один полк, который начали усиленно готовить на Иран — что тоже, кажется, было действием, направленным на дезориентацию американцев.
Друзья разлетелись, кто в Германию, кто в Казахстан. Валера остался в Фергане.
Тут новая напасть: вызывает Востротина командир полка и говорит: «Готовь роту на Целину». Под Целиной в то время подразумевалась привлечение вооружённых сил для уборки урожая пшеницы, но в данном случае комполка имел в виду картошку. В Фергане не было ни одного поля, ни одного колхоза, который выращивал бы эту овощную культуру, а потому во все времена в дивизии по осени формировали подразделения и отправляли в среднюю полосу России заготавливать картофель на зиму.
Вопрос: кто поведёт? — для командования всегда был архиважен. Любое ЧП на сельхозработах на стороне ложилось несмываемым пятном на всю часть. Поэтому раньше командир дивизии лично выбирал командира роты, который поведёт солдат на колхозные поля в Россию. Командиры рот прятали головы и молили бога: только бы не меня. И задача ответственная, и отрыв от боевой учёбы ощутимый.
Однако десантник, как известно, человек вольный: куда ему прикажут — туда ему и захочется. Востротин отправился за картошкой в Чувашию. Каждая дивизия военного округа отправляла по роте. Они усиливались водителями — очень сложной категорией людей. Если своих он знал и подстроил их под себя, то тех, что по приказу комполка ему дали из соседних рот, ему пришлось настраивать на рабочий лад. Это были не самые лучшие водители. Каждый ротный, пользуясь случаем, старался избавиться, хотя бы на время, от нарушителя воинской дисциплины — отпетого раздолбая.
- Подъезжаю на вокзал, — рассказывает Валерий Александрович, — эшелон уже готов к отправке, техника загружена. Смотрю, водители стоят, курят. Подхожу: «Смирно!» — ноль эмоций. Вижу, ребята не понимают. Собрал у них права, сверху положил старый комсомольский билет, забытый каким-то целинником, а для солдата, особенно деревенского, автомобильные права — это его будущий хлеб на гражданке. Говорю: «Ну, что, вы меня не понимаете?». Они: «Да нам пофиг! Мы дембеля, скоро приказ о демобилизации». «Ладно, — говорю. — Начнём вот с этого — я не знаю, чьи это права». Беру комсомольский билет и — хрясь его — пополам. Побледнели все. Больше с ними проблем не было.
Двадцать машин, двадцать водителей. Всё время в отрыве от командира. Одна группа солдат с офицером на погрузке, другая с прапорщиком на разгрузке, а водитель за баранкой — один. То баба какая-нибудь его в постель затащит, то какой-нибудь дед рюмку нальёт. За полтора месяца обязательно у кого-нибудь: один-два трупа, машина — в лом — пьяный водитель либо сам въедет и убьётся, либо задавит кого-то.
А Востротин вернулся с сельхозработ без потерь и с переходящим знаменем. Его рота стала лучшей целинной ротой. Знамя вручал начальник продовольственной службы округа.
За такой великий успех командир полка уволил в запас всех «востротинских» дембелей в «нулевой» партии, то есть сразу по опубликованию приказа министра обороны о демобилизации. В армии это прекрасный стимул для молодых солдат: будешь служить отлично — уедешь домой в «нулевой»; хорошо — в первой; а хреново — в последний день, согласно приказу, 31 декабря.
Треть солдат уволено, командиры взводов ушли на повышение, Востротин остался с «голой» ротой. При этом с него никто не снимал караулы и внутренние наряды. Плюс занятия по боевой подготовке. Крутись, как хочешь. Новое пополнение — в карантине, в полку молодых солдат, и увидишь ты их только через три месяца.
- Командира 9-ой роты к командиру полка, — сообщил посыльный из штаба. «Опять — двадцать пять», — подумалось Валере.
- Завтра твоя рота, — приказал полковник, — должна быть в полном составе. Выбирай солдат из любых подразделений — бери, кого хочешь. Офицеров я тебе дам. Через месяц вы должны быть готовы к выполнению боевой задачи в особых условиях…

 

Глава пятая. К действиям в особых условиях готов

Востротин прекрасно понимал, что означает словосочетание «в особых условиях». Офицеры штаба полка уже с месяц как перешёптывались о военной операции в Афганистане, которую, по слухам, готовил Генеральный штаб. Скудная информация об этом просачивалась по незримым проводам сарафанного радио ГРУ, имевшего во всех боевых частях ВДВ своих представителей. И хотя данные о планируемом вторжении носили гриф «совсекретно», пресловутый человеческий фактор давал слабые утечки и позволял заинтересованным людям быть в курсе дел, творящихся на самом верху.
Одно дело — картошку копать в Чувашии с не очень дисциплинированными водителями, которых тебе нарочно скинули командиры соседних рот, чтобы избавиться от неуправляемых к концу срочной службы раздолбаев, и совсем другое — действовать в особых условиях, читай: воевать в экзотической стране. Карт-бланш, выданный командиром полка по поводу кадрового подбора персонала роты, весьма вдохновлял Валеру, если не сказать окрылял. Востротин печёнкой чувствовал, что его время пришло: то, чему учился многие годы, ради чего стойко сносил все «тяготы и лишения» — не за горами. Боевая операция. Настоящее дело. Не учения, не штабная игра на картах, а живое, опасное военное мужское дело, которое командование поручает именно ему. Ещё не известны тактические цели и боевые задачи, ещё нет чёткого плана действий, но предвкушение подвига — уже есть.
Желающих поучаствовать в «особых условиях» оказалось немало, как среди офицеров, так и среди солдат. Вообще, надо сказать, за весь период войны в Афганистане река добровольцев туда не иссякала.
- Я уже полком командовал в 1985 году в Кишиневе, — вспоминает Валерий Александрович, — а у меня в столе постоянно лежало 600-700 солдатских рапортов о желании проходить службу в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане.  
Так были воспитаны люди: у кого-то дед воевал, у кого-то отец служил, кто-то в школе проникся произведениями литературы на военно-патриотическую тематику, кто в ДОСААФе — добровольном обществе содействия армии, авиации и флоту — прошёл подготовку парашютиста, водителя, связиста — всем хотелось попробовать себя в «особых условиях». Ничего удивительно в этом нет: для настоящих мужчин в мирное время — редкий шанс нюхнуть пороху, чтобы доказать себе и всему миру, что ты не тварь дрожащая, а право имеешь.
Востротин не стал тратить время на поиск лучших бойцов со всего полка. Ограничился своим батальоном. Начал с поиска заместителя. В 8-й роте взводным служил лейтенант Иван Манахов — отличный огневик, бравый гусар и отважный драчун, но залётчик, каких мало.
- Есть категория офицеров, — говорит Валерий Александрович, — не приспособленных служить в мирное время. Постоянно у них что-то не ладится. Душа нараспашку, если пить, то только шампанское, любить — только королеву. В мирное время он с гауптвахты не вылезает, а на войне - оказывается незаменимым.
- Где Иван? — спрашивает Востротин ротного.
- На гауптвахте сидит.
- За что?
- Раскидал патруль на выходе из кабака.
Позвонили на гарнизонную гауптвахту. Дали команду освободить.
Иван приехал ночью слегка помятым, но вполне бодрым.
- Пойдёшь ко мне заместителем? — объяснив суть дела, спросил Валера.
- Легко, — ответил Иван (позже он станет преемником Востротина на должности командира роты).
Вдвоём за ночь отобрали нужных людей. Валерий себе не изменял: брал только лучших наводчиков-операторов, механиков-водителей, пулемётчиков, стрелков, гранатомётчиков. Ефрейтор Колмогамбетов, казах, например, был лучшим пулемётчиком всего полка (и первым погиб в первом же бою).
К утру 9-я парашютно-десантная рота старшего лейтенанта Востротина — 80 человек — стояла плацу для представления личного состава командиру полка: 6 офицеров, 2 прапорщика и 72 солдата.
Следующие два дня готовили технику.
В роте 12 единиц техники: 10 боевых машин десанта — БМД, бронетранспортёр БТР-70 и грузовой автомобиль (в то время) ГАЗ-66. Все они находятся по уставу в боевой группе. На них раз в полгода рота выходит на учения на 6-7 дней. После этого вся техника кроме двух БМД, снова отправляется в парк, и никто, за исключением министра обороны, не имеет права дать команду на запуск двигателей, не говоря уже о выходе из парка. На двух машинах в учебной группе регулярно занимаются механики-водители — они самые опытные, так как все два года службы сидят только за рычагами и педалями. Но эти машины «ухайдоканы» в лом. Востротину их поменяли на новые. Газ-66 также заменили. И ещё обновили тысячу мелочей ротного имущества: от котелков с ложками до брезента.
Замполита, лейтенанта Юрия Павлова, прислали из другой части света ВДВ.
- Толковый у меня был замполит, — вспоминает Валерий Александрович. — Умел в трудную минуту бойцов подбодрить, найти нужные слова, правильно мотивировать. Душевный был замполит.
После строевого смотра роту вывели в учебный центр. Началось боевое слаживание, пристрелка оружия, проверка и перепроверка агрегатов и узлов боевой техники. На каждую боевую машину со штаба ВДВ приехало по 15 офицеров всех направлений служб: продовольственники, химики, огневики, тактики, политработники… Выездная кафедра ВДВ месяц готовила роту к действиям в особых условиях. Начальник отдела огневой подготовки ВДВ, полковник Шведов, лично пристреливал стрелковое оружие боевых машин: 32 пулемёта и 10 пушек. Востротин и сам был ассом по пристрелке, но сунувшись однажды в машину, услышал от Шведова: «Товарищ старший лейтенант, отойдите».
- Какие люди были ответственные, — восхищается Валерий Александрович, — целый полковник ночами не спал, а лично сам в присутствии наводчиков-операторов пристрелял все орудия и пулемёты!
Технари тем временем вскрыли все силовые отделения. Ещё раз перепроверили трубопроводы, замерили все зазоры, доукомплектовали технику запасными частями, и в ночь с 30 ноября на 1 декабря 1979 года на ИЛ-76 под видом авиационных специалистов полетели в Баграм. На Востротине были погоны младшего сержанта с жёлтыми лычками. Командиры взводов были с погонами ефрейторов. У штатного сержантского состава лычки на погонах носили красный цвет. В петлицах — авиационные эмблемы.

Глава шестая. Трофеи из дворца Амина

Вводу советских войск и началу Афганской войны 1979—1989 гг. предшествовала спецоперация под кодовым названием «Шторм-333», в ходе которой спецподразделениями КГБ СССР и Советской Армии в резиденции «Тадж Бек» 34°27′17.38″ с. ш. 69°06′48.04″ в. д. в районе Кабула «Дар-Уль-Аман» 27 декабря 1979 года был ликвидирован президент Афганистана Хафизулла Амин.
Развитие ситуации в Афганистане в 1979 году — вооруженные выступления исламской оппозиции, мятежи в армии, внутрипартийная борьба и особенно события сентября 1979 года, когда лидер Народно-демократической партии Афганистана (НДПА) Нур Мохаммад  Тараки был арестован и затем убит по приказу отстранившего его от власти Хафизуллы Амина — вызвали серьёзное беспокойство у советского руководства. Оно настороженно следило за деятельностью Амина во главе Афганистана, зная его амбиции и жестокость в борьбе за достижения личных целей. При Амине в стране развернулся террор не только против исламистов, но и против членов НДПА, бывших сторонниками Тараки. Репрессии коснулись и армии, главной опоры НДПА, что привело к падению её и без того низкого морального боевого духа, вызвало массовое дезертирство и мятежи. Советское руководство боялось, что дальнейшее обострение ситуации в Афганистане приведет к падению режима НДПА и приходу к власти враждебных СССР сил. Более того, по линии КГБ поступала информация о связи Амина в 1960-е годы с ЦРУ и о тайных контактах его эмиссаров с американскими официальными представителями после убийства Тараки.
В результате было решено готовить устранение Амина и замену его более лояльным СССР лидером. В качестве такового рассматривался Бабрак Кармаль, чью кандидатуру поддерживал председатель КГБ Юрий Андропов. Решение об устранении Амина и о вводе советских войск в Афганистан было принято на заседании Политбюро ЦК КПСС 12 декабря 1979 г.
При разработке операции по свержению Амина было решено использовать просьбы самого Амина о советской военной помощи (всего с сентября по декабрь 1979 г. было 7 таких обращений). В начале декабря 1979 г. в Баграм был направлен так называемый «мусульманский батальон» (отряд особого назначения ГРУ, специально сформированный летом 1979 г. из советских военнослужащих среднеазиатского происхождения для охраны Тараки и выполнения особых задач в Афганистане).
Вот, что рассказывает участник автор и исполнитель тех исторических событий В. Колесник в воспоминаниях «Как был взят дворец Амина».

«В ту пору я уже два года был старшим офицером ГРУ Генерального Штаба.
До этого командовал пятнадцатой бригадой специального назначения, входившей в состав Средне-Азиатского военного округа. В 1976 году ее передали в ТуркВО. Вновь сформированная в том же году двадцать вторая отдельная бригада специального назначения формировалась на базе отряда специального назначения, части отряда спецрадиосвязи, а также части офицеров штаба пятнадцатой бригады, которые мы передали в САВО. Поэтому я довольно хорошо знал и этот регион и обе бригады. Кроме того, за годы службы в этих округах я познакомился и с их командованием. Видимо, это и стало причиной того, что я стал направленцем на Среднюю Азию.
Второго мая семьдесят девятого года меня вызвал к себе тогдашний руководитель ГРУ генерал армии П.Ивашутин и поставил задачу сформировать 154 отдельный отряд специального назначения.
В его штат входила боевая техника, а общая численность солдат и офицеров составляла пятьсот двадцать человек. Ни такого вооружения, ни такого штата в спецназе до этого не было. Помимо управления и штаба, отряд состоял из четырех рот. Первая рота имела на вооружении БМП-1, вторая и третья — БТР-60пб. Четвертая рота была ротой вооружения, которая состояла из взвода АГС-17, взвода реактивных пехотных огнеметов “Рысь” и взвода саперов. Также в отряд входили отдельные взводы: связи, ЗСУ “Шилка”, автомобильный и материального обеспечения. Но главная странность отряда заключалась в том, по какому принципу в него отбирались солдаты, сержанты и офицеры. Это должны были быть лица трех национальностей: узбеки, туркмены и таджики (отсюда название “Мусульманский батальон”). Бойцов отбирали только двух призывов, прослуживших год и полгода. Особые требования предъявлялись к физической подготовке кандидатов. Поскольку эксплуатация боевой техники предполагает специальные знания, людей отбирали в мотострелковых и танковых частях соединений обоих азиатских округов. Эту работу выполняли офицеры пятнадцатой и двадцать второй бригады. В основе, конечно, лежал принцип добровольности, но при отсутствии волонтеров данной военно-учетной специальности хорошего спеца могли зачислить в отряд даже помимо его воли. Через полтора месяца отряд был сформирован. В каждой роте был переводчик, курсант Военного института иностранных языков, направленный для стажировки. Но при таком национальном составе отряда практически не было проблем с языковой подготовкой, поскольку все таджики, примерно половина узбеков и часть туркменов владела фарси — одним из основных языков Афганистана. Не удалось найти только офицера-зенитчика требуемой национальности. Из положения вышли, подобрав темноволосого капитана Паутова, который терялся в общей массе, когда молчал. Батальон возглавил майор Х.Халбаев, исполнявший до этого в пятнадцатой бригаде должность заместителя командира одного из отрядов спецназа по воздушно-десантной подготовке.
Сформированный отряд в течение июня-августа занимался боевой подготовкой. В августе отряд проверяла комиссия Генштаба и признала уровень боевой подготовки вновь сформированного отряда хорошим. Иначе и быть не могло, так как в отряд отобрали лучших специалистов двух округов. Комиссия уехала, а отряд продолжил совершенствовать боевую подготовку.
А в это время на личный состав батальона в Москве уже шили униформу Афганской армии, а также готовили необходимые документы. Каждый военнослужащий отряда имел легализационные документы установленного образца на афганском языке. С именами мудрить не пришлось — каждый пользовался своим. Это не должно было бросаться в глаза, поскольку в Афганистане, особенно в северных районах, много и таджиков, и узбеков, да и туркмены тоже не редкость.
В ноябре девятнадцатого-двадцатого числа отряд был переброшен самолетами в Баграм. Личный состав, а также имущество отряда и предметы материального обеспечения, включая дрова, перевезли на Ан-12. Вся тяжелая техника была доставлена на Ан-22 “Антей”. Эта операция заняла не более суток.
Выполнив эту задачу и разместив отряд в Баграме, я убыл в Москву. Отряд находился в Баграме почти месяц, где адаптировался к новым условиям.
Забегая вперед скажу, что согласно первоначальным планам руководства, отряд должен был выдвинуться из Баграма и с ходу захватить резиденцию Амина, которая первоначально находилась в Кабуле. «Тадж Бек» был недавно отстроенной новой резиденцией Амина, которую он для себя создал после неудачного покушения на него в городе. Видимо, в связи с изменением места резиденции в планы внесли изменения.
Приблизительно тринадцатого декабря отряду была поставлена задача совершить марш своим ходом и прибыть в Кабул для усиления охраны дворца главы государства, такова была легальная задача отряда. Этот марш чуть не стоил Халбаеву должности. По дороге, как это часто случается, одна из машин вышла из строя. Для того чтобы не задерживать отряд, Халбаев оставил с неисправной машиной необходимые средства техпомощи, назначил руководить ремонтом своего заместителя по техчасти, и колонна отряда продолжила движение. Факт прибытия в Кабул отряда в неполном составе был негативно воспринят главным военным советником генерал-полковником С.К.Магомедовым. Конфликт усилился еще и из-за того, что Халбаев не любил оправдываться и не старался показать себя лучше, чем он есть. Такое поведение сразу настроило против него Султана Кекезовича, по-восточному любившего чинопочитание.

Шестнадцатого декабря я получил задачу вновь вылететь в Афганистан. В помощники взял подполковника Олега Ульяновича Швеца. Семнадцатого загранпаспорта нам привезли прямо к самолету. Вместе с нами в Афган летели генерал Дроздов Юрий Иванович и капитан второго ранга Козлов Эвальд Григорьевич. Мы познакомились и выяснили, что летим делать одно дело. Они курировали деятельность спецподразделений “Гром” и “Зенит” по линии КГБ.
Кроме нас в гермокабине Ан-12 летел экспедитор, сопровождавший груз парфюмерии для посольства. Вылетев из Чкаловского, борт спустя несколько часов приземлился в Баграме. Здесь мы переночевали, а утром выехали в Кабул.
В Кабуле я представился Главному военному советнику и он мне сразу высказал свое недовольство командиром батальона. Обвинив Халбаева в неумении грамотно организовать марш отряда, он настоятельно порекомендовал мне его снять с должности и назначить другого офицера. Однако Халбаева я знал давно как вполне подготовленного офицера, поэтому я постарался убедить в этом вспыльчивого генерала. Опираясь на факты, я доказал ему, что действия комбата в данной ситуации были абсолютно верными. Поняв, что доводы мои логичны, Султан Кекезович несколько успокоился и приказал мне организовать боевую подготовку отряда в соответствии с вновь полученными задачами, которые заключались в охране дворца «Тадж-Бек».
Непосредственно дворец охраняла рота личной охраны — это считалось первой линией охраны. Вторую линию должны были составить мы, а третьей была бригада охраны, которую возглавлял майор Джандат — главный порученец Амина. На следующий день мы поехали к нему знакомиться. Он некогда закончил иностранный факультет нашего воздушно-десантного училища в Рязани, а позже прошел обучение в Военной Академии имени Фрунзе и поэтому говорил по-русски очень хорошо, хотя поначалу это не афишировал. Я представился как начальник штаба батальона майор Колесов. Познакомившись, мы определили в общих чертах, как будем решать поставленные задачи и организовали связь. Для этого он дал мне небольшую радиостанцию “Уоки-токи”, которая позволяла мне с ним легко связаться в любой момент. Также он показал, где можно организовать стрельбище и где проводить занятия. Для этого мы с ним объехали все вокруг.
Каждый батальон бригады имел свою казарму, и лишь танковый жил вместе с первым пехотным батальоном. Его казармы не так давно начали строить. Кто бывал в Кабуле в расположении роты спецназа, должен был видеть находившиеся по соседству здания разведцентра. Это и есть казармы, которые строились для танкового батальона. Их тогда передали нам.
Батальон разместился в недостроенном двухэтажном здании, которое имело только стены и крышу. Но окна мы завесили плащ-палатками, поставили печки-буржуйки, затопили дровами, которые привезли с собой, и в помещении стало тепло. Кровати поставили в два яруса и таким образом разместили весь личный состав. В отряде по штату были автоперевязочная, врач-анестезиолог и хирург. Для них оборудовали помещение медпункта. На все у нас ушло не более суток. Когда я доложил о проделанной работе Магомедову, он приказал мне составить с афганцами план совместной охраны дворца, отработать порядок взаимодействия, ну, а для того, чтобы наладить личные контакты, предложил организовать торжественный вечер, на который пригласить командование бригады.
Поскольку узбеки умеют прекрасно готовить, с поварами проблем не было. На рынке купили зелень и все необходимое. Посольство выделило для этих целей водку и различные деликатесы. Мы поставили палатку УСБ, где накрыли великолепный стол. Афганцы меня уже знали как начштаба, Олега Ульяновича Швеца мы представили как начальника разведки, “комитетчиков” тоже залегендировали под офицеров батальона. Дроздова, например, представили как зампотеха. Поскольку наши гости были мусульманами, возникла проблема с тем, как подавать к столу коньяк и водку. Но потом напитки налили в чайники и поставили на столы.
Гостей было человек пятнадцать. Налили. Смотрим, пьют. А под русскую водочку всегда очень душевно беседуется. Замполит бригады, видимо, не рассчитал свои силы и утратил “революционную бдительность”. Полагая, что за этим столом все друзья, он в порыве откровенности рассказал, как Джандат, начальник связи, и он подушками удавили Тараки. Когда комбриг услышал, что несет его комиссар, он пришел в ярость, схватил его за грудки, но потом быстро пришел в себя и извинился перед нами, сказав, что его заместитель выпил лишнего и сам не понимает, что говорит. Конечно, мы и виду не подали, что нас это высказывание пьяного афганца каким-то образом заинтересовало, но на следующий день в Москву ушло сообщение о факте убийства Тараки как по линии КГБ, так и по нашей линии. Информация была очень важной, поскольку Амин, ведя переговоры с руководством СССР, использовал жизнь Тараки, как козырную карту. Он обещал сохранить ему жизнь в обмен на ввод наших войск в то время, как Тараки был уже мертв. Думаю, что эта информация помогла нашему правительству действовать более решительно.
Днем нас вызвал главный военный советник. Здесь же присутствовал и главный советник КГБ генерал-лейтенант Иванов. Они довели до нас информацию, что планируются мероприятия по свержению режима Амина. В соответствии с их планом отряд должен был направить взвод на бронетранспортерах на аэродром, а также к Генеральному штабу, на узел связи, в ХАД и “Царандой”. При таком раскладе на основной объект — дворец «Тадж-Бек» — оставалась рота и два взвода.
Они должны были нейтрализовать роту личной охраны, находившуюся внутри дворца, и бригаду, состоящую из трех пехотных батальонов и одного танкового, охранявшую резиденцию по периметру. Кроме того, нельзя было забывать про зенитный полк, прикрывавший дворец от ударов с воздуха, поскольку на его вооружении находилось двенадцать 100 мм зенитных пушек, а также шестнадцать зенитных установок, представлявших собой спаренные крупнокалиберные пулеметы ДШК. Учитывая его расположение и вооружение, он мог стать серьезной помехой в осуществлении планов руководства. Вдобавок ко всему за дворцом было зарыто три танка. Соотношение сил и средств было явно не в нашу пользу. Поэтому даже на основании самых грубых расчетов я усомнился в возможности осуществить план, предложенный руководством.
Тогда Магомедов предложил мне и советнику командира бригады охраны полковнику Попышеву разработать свой план. Занявшись этим вопросом более серьезно, я понял, что даже имеющихся сил недостаточно для взятия дворца. Кроме того, нельзя было забывать и про две танковые бригады, которые стояли под Кабулом. Произведя расчет сил и средств, а также их соотношение, я повторил, что план руководства неприемлем и предложил свой. Магомедов с Ивановым переглянулись, объявили перерыв и, пообещав собрать нас через пару часов, удалились. Однако это случилось намного позже, около восемнадцати часов. Собрав нас вновь, Магомедов объявил, что мой план утвердили, и я назначен руководителем операции. Кроме этого, он сказал, что мне необходимо переговорить с Огарковым. Для этого Султан Кекезович и я поехали на узел связи, откуда я по “Булаве” связался с Москвой и попросил к телефону Огаркова. Москва поинтересовалась, кто у телефона. Я попросил передать начальнику Генерального штаба, что звонит полковник Колесник по его приказу. Спустя некоторое время я услышал в трубке: “Здравствуй, полковник! Что ты мне можешь доложить?”.
Я начал докладывать, что объект находится на господствующей высоте, задачу по его охране и обороне выполняют рота личной охраны, бригада охраны, и от ударов с воздуха дворец прикрыт зенитным полком. Орудия и пулеметные установки полка находятся на позициях, которые позволяют вести огонь по наземному противнику в случае такой надобности. Общая численность данных воинских частей составляет около двух с половиной тысяч человек. Кроме того, не исключена возможность вмешательства двух танковых бригад, расквартированных под Кабулом. Я сказал, что в случае прибытия к дворцу, пусть и с некоторым опозданием, хотя бы одного танкового батальона, остановить его будет нечем ввиду отсутствия противотанковых сил и средств. Я объяснил, что батальоны бригады расквартированы в трех городках. Для блокирования каждого нужно не менее роты, а также рота для штурма дворца. Заканчивая доклад, я сказал, что, исходя из вышеизложенного, мне необходима рота десантников и взвод ПТУРС.
Выслушав мой доклад, Огарков пообещал выделить в мое распоряжение необходимые силы и приказал подготовить и передать, используя ЗАС, решение на штурм, которое должно было быть подписано мной и Магомедовым. Решение было готово к трем ночи. Я и Султан Кекезович поставили свои подписи, и оно ушло в Москву.
С этого момента началась непосредственная подготовка к операции. Я разработал конкретный план захвата дворца, а также зенитного полка, поскольку, не выполнив эту задачу, нельзя было надеяться на успех при осуществлении основного замысла. Согласно моему плану, полк должен был захватить инженерный взвод, усиленный двумя расчетами АГС-17. Гранатометчики должны были огнем отсечь личный состав от средств ПВО на позициях, а саперы, под их прикрытием, должны были выйти к орудиям и пулеметным установкам и уничтожить их подрывом. Этой группой руководил подполковник Швец.
Заместителю командира отряда Сахатову я поставил задачу отобрать личный состав для захвата танков, закопанных у дворца. Для выполнения задачи требовались люди, способные водить танки и вести огонь из них в случае необходимости. Кроме танковых экипажей в эту группу вошли четверо “комитетчиков”, два снайпера и два пулеметчика. Всего двенадцать человек. На автомобиле ГАЗ-66 они должны были выдвинуться мимо расположения третьего батальона и захватить три закопанных танка.
Вторая и третья роты отряда, а также приданная рота десантников под командованием старшего лейтенанта Востротина, должны были блокировать расположения второго, третьего и расположение первого и танкового батальонов, которые дислоцировались вместе, и не допустить их выхода из пункта постоянной дислокации.
Первая рота под командованием В.Шарипова должна была доставить на своих плечах группы “Грома” и “Зенита” к дворцу. Непосредственно штурм здания должны были осуществить группы спецназа КГБ совместно с двумя группами первой роты.
План, отработанный на карте и подписанный мною, я принес для подписи Магомедову и Иванову. Однако, утвердив план устно, ни тот, ни другой свою подпись на план не поставили. Ясно было, что в то время, когда мы решали, как выполнить задачу, поставленную руководством страны, эти хитрецы думали о том, как избежать ответственности в случае неудачи нашей акции. Тогда я в их присутствии на плане написал: “План устно утвержден Главным военным советником Магомедовым С.К. и Главным советником КГБ Ивановым Б.И. От подписи отказались”, поставил время, дату и свою подпись, после чего направился в батальон, чтобы поставить задачи участникам предстоящего штурма. Вместе со мной в батальон прибыл и генерал Дроздов, который был назначен моим заместителем по руководству группами спецназа КГБ.
Никто из исполнителей, кроме нас и Халбаева, не был посвящен в истинные планы, которые нам предстояло осуществлять. Дроздов коротко доложил обстановку, сказал, что Амин является агентом ЦРУ. После этого я поставил задачи.
Поскольку комитетские группы не имели бронежилетов, мы отдали им свои. Подготовили штурмовые лестницы для того, чтобы в случае вывода из строя БМП огнем противника, можно было продолжить штурм дворца по склонам, которые, кстати, были заминированы.
Двадцать седьмого числа время штурма было перенесено на более ранний срок из-за того, что возникли подозрения по поводу того, что афганцы догадываются о наших планах. Как потом выяснилось, подозрения были небеспочвенными.
В связи с этим в девятнадцать часов пятнадцать минут группа Сахатова, согласно замыслу, за пятнадцать минут до начала штурма, выдвинулась к своему объекту. Но, проезжая через расположение третьего батальона, они увидели, что там объявлена тревога. В центре плаца стояли комбат и его заместители. Личный состав получал оружие и боеприпасы. Мгновенно оценив обстановку, Сахатов принял решение захватить командование третьего пехотного батальона. Двигаясь на полном ходу, автомобиль с нашими разведчиками внезапно остановился возле афганских офицеров, и через считанные секунды они лежали в кузове ГАЗ-66, который рванул вперед, оставляя за собой шлейф пыли. В первые минуты солдаты батальона даже не поняли, что произошло, но потом открыли огонь вслед удаляющейся машине. Однако было поздно. Из-за пыли, которая скрывала машину, он оказался неэффективным. Сахатов же, проехав метров двести, остановил машину, спешил личный состав, который тут же залег и открыл огонь по атакующим солдатам охраны. Оставшись без управления, они наступали толпой и представляли собой прекрасную мишень. Два пулемета и восемь автоматов спецназовцев оставили на поле боя убитыми более двухсот человек. Снайперы тем временем сняли часовых у танков.
Услышав стрельбу в расположении третьего батальона, я дал команду на начало операции, запустив серию ракет. Две “Шилки” открыли огонь по дворцу, а еще две — по расположению танкового батальона для того, чтобы не допустить его личный состав к танкам. Расчеты АГС-17 открыли огонь по расположению второго батальона, не позволяя личному составу покинуть казармы. Вторая, третья и рота десантников на броне выдвинулись для блокирования батальонов бригады охраны, а первая рота совместно с группами спецназа КГБ устремилась к дворцу. Дворец стоял на холме, возвышаясь над окрестностями метров на шестьдесят. К нему вели серпантинная дорога и пешеходная лестница шириной метра полтора. Под прикрытием огня “Шилок” рота Шарипова на БМП шла к дворцу по серпантину. Охрана дворца открыла по наступающим ураганный огонь. Боевая машина пехоты шедшая впереди была подбита. Десант, сидевший в ней, покинул машину и при помощи штурмовых лестниц начал взбираться на холм. Машина, шедшая сзади столкнула подбитую, освобождая путь наступающим. Продолжив путь, девять БМП первой роты через двадцать минут после начала штурма оказались на площадке перед дворцом. Двери десантных отделений распахнулись и бойцы спецназа КГБ и ГРУ ворвались во дворец. Завязался жестокий бой с личной охраной Амина, состоявшей в основном из его родственников. К моменту проникновения во дворец штурмовых групп “Шилки” должны были прекратить огонь. Но в этот момент один из бронетранспортеров упал в канаву, и его командир своими просьбами о помощи “забил” нашу рабочую частоту. Управление временно было потеряно. Для прекращения огня “Шилок” пришлось, как в старину ,отправить посыльного. Из-за этой заминки “Шилки” некоторое время били по дворцу, когда в нем уже работали наши группы. Еще минут через двадцать дворец был взят. Охрана дворца практически вся погибла, в живых осталось около десяти человек.
Как погиб Амин, я не знаю. После боя его тело в одном из окопов похоронил замполит батальона. Остальных убитых защитников дворца похоронили их пленные товарищи немного позже и в другом месте. Хотя значительная часть солдат бригады охраны сдалась, бой после взятия дворца не прекратился. Часть подразделений продолжала оказывать сопротивление. В частности, с остатками третьего батальона наш отряд воевал еще сутки, после чего афганцы ушли в горы. Основная часть афганских солдат и офицеров сдалась в плен. Так, например, практически без боя сдался зенитный полк. Танковый батальон также не оказал сопротивления. Всего было пленено около тысячи семисот человек. За весь штурм с нашей стороны погибло десять человек: пять в батальоне и пятеро в группах “Зенита” и “Грома”.
Одновременно со штурмом дворца «Тадж-Бек» группами спецназа КГБ при поддержке десантников из состава батальона 345 парашютно-десантного полка, находившегося до описываемых событий в Баграме, были захвачены Генеральный Штаб, Узел связи, здания ХАД и МВД. Важную роль в том, что части Кабульского гарнизона не были подняты по тревоге, сыграла диверсия, проведенная “Зенитовцами” непосредственно перед штурмом. Они подрывом уничтожили узел коммуникаций города, находящийся в специальном бетонном колодце. Так, минимальными силами с минимальными потерями был осуществлен государственный переворот в Афганистане. Члены семьи Амина находились под охраной батальона еще сутки. У нас же находились некоторые члены будущего Афганского руководства. Операцию по прибытию в Афганистан Бабрака Кармаля осуществлял КГБ. Знаю только, что борт, доставивший его, садился в Баграме в обстановке секретности и повышенной маскировки. Даже огни, обозначающие ВПП, были потушены. Самолет заходил на посадку, подсвечивая взлетку своими прожекторами, а курс выдерживал по радиомаяку.
Вечером следующего после штурма дня всех руководителей операции чуть не уложил пулеметной очередью советский солдат. Возвращаясь на аминовском “Мерседесе” с банкета, посвященного успешному завершению операции, мы были обстреляны недалеко от здания Генштаба, которое охраняли десантники. Первым заметил странные вспышки на асфальте и сообразил, что они означают, О.У.Швец. Он выскочил из машины и покрыл часового отборным матом. Это было лучше, чем пароль. Вызвали начальника караула. Появившийся лейтенант для начала получил от Швеца в ухо, а лишь потом выслушал порядок применения оружия часовым на посту. Мы подошли к машине, в капоте которой зияло несколько пулевых отверстий. Немного выше, и ни меня, ни Эвальда Козлова в живых бы точно не было… После этого инцидента мы приехали в наше расположение и для того, чтобы снять нервное напряжение, выпили четыре или пять бутылок водки. Но стресс был настолько сильным, что водка нас не взяла. Несмотря на две бессонные ночи и бой я так и не смог заснуть».

В ночь с 27 на 28 декабря в Кабул из Баграма под охраной сотрудников КГБ и десантников прибыл новый афганский лидер Б. Кармаль. Радио Кабула передало обращение нового правителя к афганскому народу, в котором был провозглашен «второй этап революции».

15 декабря 9-я парашютно-деантная рота 345-го гвардейского полка на боевых машинах совершила 60 километровый марш по маршруту Баграм-Кабул и присоединилась к «мусульманскому» батальону.
27 декабря советских командиров пригласил на закрытое совещание полковник ГРУ В.Колесник и объявил о начале боевой операции по устранению Амина. Десантникам приказали: с занятых рубежей атаковать батальоны охраны национальной гвардии Амина с целью их нейтрализации. В силу значимости операции, Востротину была дана команда ни в какие переговоры не вступать, «мочить» всех, не взирая на крики и вопли.
- Честно говоря, — рассказывает Валерий Александрович, — они просто не ожидали такого вероломства. Фактор внезапности сработал здесь на сто процентов.
У командира роты десантников была своя боевая машина — БМДНК, несколько отличная от обычной БМД: у неё нет левого пулемёта — на этом месте в башне сидит командир и через две радиостанции осуществляет управлением боем. Одна связь — наверх с комбатом, другая — вниз с командирами взводов. Пренебрегая инструкциями боевого устава, Востротин высадил из головной машины наводчика-оператора, занял его место и повёл роту в атаку, лично ведя огонь на ходу из пушки и пулемёта башни по живой силе несчастного противника.
- Теоретически я прекрасно знал своё место в боевом порядке, — признаётся Валерий Александрович, — но учитывая исключительность случая — первый бой, суперответственная задача — решил по-своему. Почему? Представилась уникальная возможность. Я всю жизнь этому учился — захотелось самому повоевать, пороху понюхать, погеройствовать. Мы же пацанами были тогда неопытными. Это уже потом, будучи комбатом, вспоминая этот эпизод, я запрещал командирам рот палить самим. И хотя в моём первом бою рота управлялась самостоятельно: задачи были поставлены, и каждый знал свой манёвр — всё равно это не здорово, когда командир воюет вместо солдат. В боевом порядке командир роты не должен находиться впереди, в целях живучести и управляемости…
Начальство не узнало об этой Востротинской выходке. Да и кто там проверит: идут десять боевых машин и шарашат из всех стволов — где там командир? — поди, разберись.
Батальоны охраны Востротин разбил в первые минуты боя. Через десять минут их казармы уже горели, а они, кричали и метались в панике, умирая под свинцовым огнём…

Дворец Амина представлял собой огромное здание, в котором жило и работало чуть ли ни всё афганское правительство со своими семьями. Когда утихло, Валера с группой разведчиков на правах завоевателя отправился во дворец «получать контрибуцию». Он с детства помнил по книгам и фильмам о войне, что ценные вещи побеждённого — это традиционно святые военные трофеи победителя, пренебрегать которыми может только глупец. А так как Валера был человеком весьма практичным по натуре, то и трофеи он выбрал по-хозяйски.
Во-первых, сразу забрал из автопарка три «Волги» ГАЗ-24. Там были и иномарки, но никто не мог понять, что за коробка передач установлена на этих машинах, и как ею пользоваться. Во-вторых, забрал ЗИЛ-130, чтобы было на чём везти барахло. В-третьих, набрал ковров, чтобы утеплить палатки роты; на каждый взвод — по швейной машинке (их там было сто, Востротин взял только четыре), чтобы подгонять обмундирование. В-четвёртых, каждому солдату — по пистолету ПМ. Ну, и так, по мелочи: магнитофоны и бытовая аппаратура, валявшаяся в резиденции Амина кругом в больших количествах.
Их встречали, как героев, с оркестром на базе в Баграме. Однако уже через два часа начался шмон. Выяснилось, что Халбаев связался с командиром десантного полка и нажаловался, что Востротин «разграбил дворец». Шмонали офицеры управления полка в присутствии «особистов». Им приказали обыскать все боевые машины и произвести досмотр личных вещей солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров 9 роты.
- Всё забрали, — говорит Валерий Александрович равнодушно. — Ещё и наши вещи некоторые прихватили, например, мою запасную портупею…
Наутро следующего дня комполка приказал Востротину лично отвезти всё обратно.
Офицеры «мусульманского» батальона немало удивились, увидев его.
- Ты, чего, обалдел? Нафига ты всё назад привёз?
- Мне приказали, — ответил Валера.
Возникла неловкая ситуация. «Мусульман»-то никто не шмонал, и всё трофеи были при них. Когда дошло до Колесника, он пожурил комбата и подарил Востротину от себя лично крутой по тем временам двухкассетник «Sony». А ротный из «мусульман», с кем вместе били батальоны охраны, — израильский спец-нож, которым Валере скоро доведется действовать в рукопашном бою…

 

Глава седьмая. Врукопашную, спасая миномётную батарею

- Что такое Афганистан начала 80-х годов, — рассказывает Валерий Александрович, — это полностью деморализованная армия. Если в 79-том она была, по крайней мере, дисциплинированная, то после смены руководства начался полнейший бардак. Душманы по тем временам были простыми разбойниками, пользующимися ситуацией. В кишлаках создавались банды, которые выходили на дорогу и грабили всех подряд. Потом уже американцы на базе этих банд создавали отряды мятежников, и сделали они это очень организованно. К середине апреля в отрядах душманов появилась религиозная идеология священной войны против неверных, советских захватчиков-оккупантов.
Поскольку эти банды, находящиеся в зоне действия 345-го полка ВДВ, порой доходили до беспредела, Востротину с 9 ротой всё время приходилось куда-то выскакивать вблизи Баграма.
После первого боя авторитет роты — высочайший, уровень боевого духа — высочайший. Она — в резерве разведки командира полка.
…«В районе моста населённого пункта Саиб нападение на афганскую колонну с целью захвата боеприпасов», — передают в полк по связи афганцы.
- Девятая рота, в ружьё! — поднимает по тревоге разведчиков Востротина командир полка.
Через пять минут они уже в пути на боевых машинах. Подходили, далее короткая визуализация и сходу в бой. Через минуту под кинжальным огнём десантников «духи» разбегаются, как тараканы.
- Чего не было уже в апреле, — говорит Валерий Александрович, — когда они организовались в крупные формирования с американскими советниками, и начали оказывать нам серьёзное сопротивление. У них появилось тяжёлое вооружение, по большей части советское, которым были забиты все склады афганской армии. Например, зенитный пулемёт ДШК — по наземным целям — сумасшедшее оружие. Стрелками афганцы были великолепными, все — охотники; пехотинцы из них — замечательные; опытнее, выносливее их лазать по горам не было никого.
Первая зима была очень холодная и снежная. Десантникам выдали полушубки, а противники бегали по снегу в калошах на босу ногу…

…Серьёзный выход полка на боевые действия состоялся в апреле 1980 года. Это был демонстрационный показ американским советникам боевых возможностей советских ВДВ.
Афганистан  — страна, перерезанная горами, создающими серьёзные проблемы с перемещением. В некоторых кишлаках в далёких горных ущельях афганские крестьяне думали, что страной до сих пор правит король.  Ни газет, ни радио, ни телевидения у них не было.
Командованием было принято решение пройти по недоступным горным маршрутам, и показать всему миру, что десантники могут пройти, куда захотят.
- В апреле, — говорит Валерий Александрович, — в некоторых местах снежный покров на перевалах был высотой 2-3 метра. Большие сугробы пробивали взрывами, расчищали лопатами. Было весело. С боевыми действиями как таковыми этот выход был связан в меньшей степени. Нет, мы попадали, конечно, в боестолкновение с противником, но это были не более чем стычки. Больше трудностей испытывали с прохождением перевалов и форсированием горных рек.
Опыта десантура там набралась серьёзного. Они вернулись на базу, в Баграм, 8 мая, накануне дня Победы. Валеру ждал Указ о награждении орденом Боевого Красного Знамени за штурм дворца Амина.
«Старший лейтенант В.А. Востротин, — говорилось в наградных документах, — за время службы характеризуется положительно, дисциплинированный, исполнительный, трудолюбивый офицер. Обладает хорошими организационными способностями, методическими навыками обучения и воспитания подчинённых. В 1979 году рота имеет хорошие показатели. Принимая участие в мероприятия по оказанию интернациональной помощи, старший лейтенант В.А. Востротин проявил высокие морально-политические, командирские боевые качества. При выполнении боевой задачи умело командовал ротой, организовывал чёткое взаимодействие штурмовой и разведывательной групп. Проявил личную храбрость и мужество. Ротой уничтожено около 50 и взято в плен 250 мятежников. За умелое командование в бою награждается…».
Получить в двадцать восемь лет орден Боевого Знамени было круто. Но Валера этой награде радовался не особо. Почему — об этом речь в отдельной главе. А пока…
…Миномётная батарея — шесть миномётов, шесть ГАЗ-66 и 20 человек солдат (а, учитывая, что к тому времени их начала косить желтуха и дизентерия — и того меньше) — из-за неопытности комбата оказалась без прикрытия в чистом поле.
Десантный батальон получил задачу блокировать кишлак за хребтом, а афганская армия — уничтожить банду. Для прикрытия выхода десантников на всякий случай за хребтом разместилась миномётная батарея.
Востротин с ротой начал подъём в гору на БМД, как по рации передали, что миномётная батарея атакована сотней душманов. «Духи» увидели, как десант пошёл в горы, и решили захватить миномёты, перебив, а лучше, взяв в плен, солдат. Ближе всех к батареи была 9 рота, а потому приказ комполка спешить к ним на выручку была дана именно Востротину.
Валера развернул боевые машины и помчался спасать миномётчиков.
Зайдя во фланг, он увидел, что открывать огонь нельзя, так как душманы были почти в соприкосновении с нашими, и вероятность зацепить своих была весьма велика. Отсечь противника огнём они уже не успевали. Оставалось одно: «Рота, приготовиться к рукопашному бою. За мной в атаку, вперёд! Ура!».
- Ура! — заорали десантники и бросились на врага.
Сорок против ста.
Нож, что капитан Карпухин из группы КГБ «Гром» (будущий командир «Альфы», генерал-майор, герой Советского Союза), был чудо что за нож, с воронёным лезвием. Он разрубал лезвие любого другого ножа, не оставляя при этом на себе ни одной зазубринки. Но убивает не нож, а рука, его держащая. Валерий резал душманов, как фарисей, цинично и фанатично, втыкая лезвие по рукоять в живую плоть противника, поражая его жизненно важные органы. Ему это нравилось — он был во власти своей профессиональной стихии.   
Крики. Одиночные выстрелы. Мат.
- Я ничего уже не помню, какие чувства испытывал тогда, — говорит Валерий Александрович. — Какой-то боевой азарт. Определённое волнение, помню, перед боем, и страх, наверное, после. У меня потерь не было. Одному солдату жакан из дробовика в бронежилет угодил, в спину…
Трупы убитых — пленных в этом бою не брали — их забрали местные. Им было нужно похоронить мёртвых единоверцев, как того требуют обычаи, до захода солнца.
Командир батареи даже руки не протянул в знак благодарности. Некогда. Да и Востротину не до телячьих нежностей.
- По машинам! — командует он.
Рота идёт на свой рубеж. Задачу — блокировать кишлак — никто не отменял…
   

 

Глава восьмая. Сигарета ценою в жизнь

5 июля 1980 года Валерий Востротин был тяжело ранен. Шла большая войсковая операция по блокированию в баграмской «зелёнке» крупной группировки душманов. К тому времени он был назначен исполняющим обязанности начальника штаба батальона. Прежний начштаба уехал в отпуск. Это был первый боевой выход Востротина в новой должности, которая разительно отличалась сферой деятельности от дел командира роты. Если ротный с подразделением работал в горах, то начальник штаба находился внизу, в машине управления. Его задача заключалась в сборе информации, обработке данных, анализе боевой обстановки, разработке предложений командиру батальона для принятия решений.
Когда Валерий уезжал в Афганистан, его друг, свердловский кадет, вертолётчик Слава Малов, с которым он познакомился и подружился в Фергане, подарил ему алый пятиугольный суворовский погон, который по традиции кадеты носят у сердца, подкручивая его к «крабу» с внутренней стороны кителя.
- Он будет тебя хранить, как талисман, — сказал в напутствие Слава, провожая друга на боевые действия в особых условиях.
Пока Востротин был командиром роты, он, не верящий ни в бога, ни в чёрта, носил этот погон с собой везде и всюду, сознательно полагаясь на магическую силу заклинания вертолётчика, всерьез воспринимая его подарок как своеобразный оберег. И надо же — в случавшихся перестрелках даже пуля рядом не просвистела.
А тут перед выходом на боевую операцию переоделся, о погоне суворовском не подумал. Снял х/б и надел офицерскую рубашку с коротким рукавом — знал, как жарко бывает летом в боевой машине: кондиционеров там не было.
Батальон шёл походным порядком. Впереди разведдозор с и.о. начальника разведки полка Дмитрием Антонюком. За ним 7-я рота. Дальше машина управления — командно-наблюдательный пункт с комбатом и начальником штаба. Следом остальные роты.
Вдруг раздался оглушительно-мощный взрыв: на фугасе подорвалась головная БМД. Машину разорвало на три части. От Дмитрия нашли только голову.
С Димкой Валера дружил, что называется, семьями. На ближайший отпуск у них уже были забронированы путёвки в сочинский санаторий министерства обороны, куда друзья планировали ехать отдыхать вместе…
С Антонюком погибли ещё семь человек, находившихся внутри БМД. Повезло лишь рядовому Кашину, наводчику-оператору, которому Антонюк разрешил «подышать», высадив его из башни на броню. Взрывной волной его, контузив, отбросило метров на тридцать. Кстати, у Кашина это был второй случай, когда смерть обошла его стороной. До этого в Кабуле он раз покинул машину по естественным надобностям и в это время кумулятивный снаряд прожёг броню в том самом месте, где сидел Кашин полминуты назад. И всё же вернуться домой живым он так и не смог: перед самым дембелем пуля снайпера в голову уложила его наповал, когда он чистил пушку...
Невесёлая обязанность у начальника штаба — заполнять формуляры на погибших воинов, но служба есть служба. Было пять утра. Батальон, лязгая гусеницами боевых машин,  втягивался в кишлак, медленно вползая в поселение, словно огромная стальная змея. Светало. Внутри штабной машины Востротин писал донесение об убитых. Перед ним по центру — механик-водитель, контролирующий движение. Слева начальник связи батальона. За ним — спящий комбат Алиев, уронивший голову на руку, облокотившись на небольшой откидной столик. Справа пустующее место заболевшего авиационного наводчика, которого три дня назад эвакуировали в госпиталь с желтухой. За спиной — перегородка — там рации и три связиста: один держит связь с командиром полка, другой — с подразделениями вниз, третий — командир расчёта связистов. Перед лицом – три смотровых окошка, прикрытых бронированными щитками.
Поставив точку в последнем документе, Валера решил перекурить. Открыл бронещиток. Никого впереди. Последняя машина 7-ой роты завернула на повороте за высокий дувал. Востротин вынул из кармана рубашки пачку болгарского «Родопи» с зажигалкой, достал сигарету, левой рукой вставил её в рот, правой — взял зажигалку и хотел было уже прикурить, как вдруг периферийным зрением увидел через окно какое-то движение.
- Поднимаю глаза, — вспоминает Валерий Александрович, — и вижу душмана с гранатомётом, который уже присел на колено для изготовки к стрельбе. Откуда он там взялся — не пойму, как будто из-под земли вырос. Секунда и  — выстрел. Граната летит прямо в меня…
Взрыв. Кумулятивная струя, прожигая броню, расширяется внутри машины, как известно, по воронке конуса, снося всё на своём пути. Комбату она разбила правую руку и ногу, Востротину — левую часть лица и руку. Самый большой осколок, пробив лучевую кость
левой руки, которой Валерий держал сигарету, и грудину, застрял между рёбрами.
- Первая мысль: пиндец, — продолжает Валерий Александрович. — Это точно помню. Кстати, у 90 процентов раненых, как позже выяснилось в госпитале, первая мысль при тяжёлом ранении такая же. Стараюсь вспомнить свою жизнь: помню, что по книжкам на пороге смерти перед глазами человека якобы протекает вся его жизнь — ничего вспомнить не могу. Никакой боли не чувствую. Соображаю: раз голова работает, значит, живой. Тут вспоминаю, что подо мной 600 грамм тротила: начальник штаба батальона по инструкции в случае угрозы захвата КНП отвечает за уничтожение — подрыв  — закрытой секретной связи первого тактического уровня, так называемых, ключей — небольшое устройство, которое зашифровывает на выходе и расшифровывает на входе обычную речь. Думаю: «Если сейчас это ВВ рванёт – тогда, точно, пиндец». Открываю глаза. Левым — ничего не вижу — он серьёзно повреждён, там осколок. Правым — вижу дым, пыль, которая повисла в воздухе взвесью от удара. Механик лежит головой вниз — в его шлемофоне торчит осколок. Главного связиста нет, комбата нет. Оборачиваюсь назад, вижу два трупа и бойца, корчащегося от боли: у него с корнем вырвана правая рука, и он пытается зажать кровь. Слышу, комбат орёт снаружи: «Где начальник штаба!?», матерится. Думаю: «Надо выбираться». Пока вылезал, руку доломал окончательно…
Они попали в засаду. Выстрел из гранатомёта по машине управления, которую несложно вычислить по обилию антенн и отсутствию пушки, послужил сигналом к началу атаки душманов. По десантникам был открыт огонь с разных сторон.
Боль Востротин почувствовал, упав на землю, вывалившись из пробитой машины. Тут же к нему подполз штабной писарь, барнаульский паренёк Серёжа Ваганов, который ехал в бээмдэшке за машиной управления. Он сделал начальнику обезболивающий укол промедола, начал перевязывать ему голову. Вскоре к раненому перебежками подоспел и батальонный врач Гудков — сделал ещё один укол. Перед тем как отключиться, Валерий успел снять с себя ремень, на котором висели пистолет в кобуре и памятный нож в ножнах, вытащить из кармана живой рукой ключи от сейфа, передать их своему писарю и сказать:
- Выпишусь из госпиталя — вернёшь. Потеряешь — убью.
Во время эвакуации раненых, был сбит один из наших вертолётов. Они летали парами: первый, не выключая двигателей,  грузился на земле, второй зависал в воздухе, прикрывая огнём миссию. «Духи» всадили ему в борт из гранатомёта. Пилоты погибли. Об этом Востротину расскажут позже.
Валера очнулся уже в Кабуле, когда его и раненого комбата увозили в санитарке с вертолётной площадки в медсанбат. Он болтался на «втором этаже», подвязанным, и «катал» в голове безрадостные мысли.
- Думал о том, как без нас там воюет наш батальон, — делится Валерий Александрович. — Комбат, улетая, передал командование зампотеху — единственному дееспособному заместителю на тот момент. Замполит батальона умер месяц назад на высоте от желтухи. Некому из офицеров было идти на боевой выход в горы, вот он и пошёл больным. Печень не выдержала нагрузок… Думал о том, что служба в ВДВ, наверное, к сожалению, уже закончена, и вообще, что же делать, если комиссуют инвалидом на гражданку?
Перед операцией, как и водится, за дело сначала взялись медсестрички. Валерий не видел их лиц — вся голова его вместе с лицом были перебинтованы, но прекрасно слышал их голоса. Они проворно раздевали старлея, разрезая, не церемонясь, ножницами брюки и трусы, успевая при этом отвешивать раненому офицеру сальные шуточки, которые, видимо, по их женскому разумению, должны были приободрить воина, пролившего кровь на поле брани.
- Ну, тебе повезло, лейтенант, главное — мужское достоинство — цело и невредимо! — щебетала одна.
- Та не, Галя, це его жинке повезло. Дывись, який богатырь з яйцами!
Девушки хохотали в голос, а Валера горел от стыда, не зная, как себя вести с такими болоболками. Этому его в Рязани не учили.  
Оперировать Востротина начали сразу в шесть рук три хирурга: один занимался рукой, другой — грудной клеткой, третий — глазом.
- Открой левый глаз, — потребовал офтальмолог до наркоза. — Видишь что-нибудь?
- Нет.
- Открой правый глаз. Видишь?
- Нет.
- Ты открой его сначала.
Валера боялся. А вдруг откроет и тоже ничего не увидит? Однако, мужественно пересилив страх, открыл и, к своему радостному облегчению, увидел лицо хирурга.
- Вижу!
По правилам военно-полевой хирургии, при таком ранении руки, как у Востротина, конечность сразу подлежит оперативной ампутации. Это в мирное время у врачей есть возможность ковыряться с больным шесть часов, а в военное время, когда в приёмной палатке лежат ещё сорок раненых, возиться с тобой в ущерб всем остальным никто не будет. На это, кстати, рассчитаны противопехотные мины. Та же «лепестковая» мина — отрывает не ногу, а только пятку или носок. Дальше доделают дело военные хирурги: отрежут всё остальное.
Востротину повезло и теперь. На этот раз, на счастье Валеры, в медсанбате давал «мастер-класс» профессор из военно-медицинской академии. Седой военный доктор медицинских наук на месте учил молодых хирургов вершить чудеса на подходящем более-менее живом человеческом материале. Специалисту по сосудистой микрохирургии искалеченная рука Востротина для сотворения чуда подходила как нельзя лучше: кости раздроблены, кровеносные сосуды и сухожилия порваны…
- Я помню только начало операции, — рассказывает Валерий Александрович. – Когда пришёл в себя — во рту трубка, дышать не могу. Ну, думаю, сейчас задохнусь здесь тупо! Как обидно: в бою не погиб, а в медсанбате задохнулся. Страшно стало.
Валера задёргался. Руки его были привязаны к стойкам кровати. На шум подошла медсестра — она была рядом.
- Успокойся, герой, — говорит сестричка. — Сейчас тебе трубку вынем, не дёргайся.
Когда Валерий задышал самостоятельно, девушка сказала:
- Все твои осколки, что из тебя вынули, я положила тебе под подушку.
Их было там с дюжину.
Проблемой стал небольшой кусочек резинового уплотнителя, который попал Востротину в руку с остальными осколками. Рентген его не увидел.
Рука воспалилась прямо в горах, через полгода после выписки десантника из госпиталя. Врач батальона, смелый парень, не растерялся. Он натянул две палатки — одну на другую, чтобы не попадала пыль, — затащил туда Востротина, перетянул ему руку, разрезал гнойный нарыв, прочистил рану, зашил, забинтовал — и нет проблемы.   
День ВДВ, 2 августа, встречали на больничной койке в госпитале. Навестить командира приехали его дембеля, солдаты срочной службы, которых он набирал ещё в Фергане. Вместе с ними в госпиталь к Востротину прибыл полковник Климов — тот самый кадровик, который «распределил» золотого медалиста в Фергану. Он привёз капитанские погоны и приказ о досрочном присвоении очередного воинского звания.
Климов смеялся долго и от души, когда Валера рассказал историю о том, как однажды ему уже вручали капитанские погоны досрочно, которые потом ему пришлось снимать, краснея от неловкого конфуза.
А дело было так. После декабрьского штурма к досрочному присвоению воинского звания были представлены: командир полка, командир батальона и командир 9 роты. В полку все были об этом в курсе. И вот накануне 23 февраля, профессионального праздника военных, комполка принял решение отпустить Валеру, в качестве поощрения, в краткосрочный трёхдневный отпуск в Фергану. Самолёты военно-транспортной авиации летали туда ежедневно, так что проблем с «билетами» не было. И Востротин махнул.
Прилетел вечером, а рано утром — звонок в дверь. На пороге стоит посыльный дежурного по полку.
- Вы старший лейтенант Востротин? — спросил солдат.
- Я. В чём дело?
- Дежурный по полку просил вас быть в 9 утра на построении.
В Афганистане воевал не весь 345 полк. Часть его по-прежнему находилась на зимних квартирах в Фергане и занималась рутинной службой войск.
На плацу дежурный вывел Валеру из строя и торжественно вручил ему капитанские погоны. Вечером, по традиции, новоиспечённый капитан обмывал звёздочки в офицерском кругу однополчан, а на следующий день появилась возможность рвануть на денёк, на Урал, повидать родителей. Упустить такой случай Валера не мог: уж очень хотелось ему похвастаться перед отцом.
Возвращается обратно на базу, в Баграм. Заходит в штаб батальона и докладывает комбату, майору Алиеву:
- Товарищ майор, капитан Востротин из краткосрочного отпуска прибыл. За время отпуска замечаний не имел.
- Снимай погоны, — говорит Алиев. — Капитана тебе не дали.
- Как не дали?! — обомлел Востротин. — Мне же лично Обручев вручил их перед строем…
- Ошибочка вышла: он шифровку до конца не дочитал. Снимай.
Ё-моё, делать нечего: отпорол капитанские погоны и снова стал старшим лейтенантом. Отрывать одну звезду, и оставлять в погоне дырку было неудобно: подумают ещё чего недоброго, что разжаловали…
Грудь зарубцевалась, рука вроде бы пошла на поправку: кисть разрабатывал на игральных картах, играя в преферанс с товарищами по несчастью (потом он спокойно будет подтягиваться на ней до десяти раз на перекладине на спор), а вот глаз… В Ташкенте вытащить осколок не смогли, и Валеру отправили на операцию в Ленинград, в военно-медицинскую академию. Там его оперировал начальник кафедры офтальмологии, Герой Социалистического труда, профессор, доктор медицинских наук, генерал Волков. Медики долго не могли понять, почему на рентгене металл виден, а электромагнит его не берёт? Всё дело, как выяснится позже, было в составе брони БМД, состоящей из сплавов магния и алюминия, то есть не магнитящих металлов, тогда как офтальмологические автоматы по удалению осколков были основаны на мощных электромагнитах: подводят этакий конус к глазу, включают прибор, и он вырывает из глаза всё металлическое. С Востротиным так не получилось, и Волкову пришлось вручную выковыривать «соринку». Он сделал всё, что мог.
Через 6 месяцев ещё одна сложнейшая операция по реконструкции и реставрации глаза. Валере практически вернули зрение.
- С восьмидесятого по двухтысячный год, — говорит Валерий Александрович, - левый глаз видел на 80 процентов. Три года назад он начал «тускнеть». Теперь совсем «потух». Но к этому тоже, говорят, привыкают. Некоторые обижаются на меня в Госдуме, когда подходят слева и тянут руку для рукопожатия, а я никак не реагирую. «Зазнался, что ли?», — спрашивают. Приходится объяснять ситуацию. Или в дверях нечаянно могу толкнуть кого-нибудь левым плечом. А ещё я шучу порой, что никогда не брошу курить, потому что сигарета спасла мне жизнь.
Уезжая в Афганистан в конце семидесятых у всех советских офицеров-десантников почему-то было одинаковое ощущение, что едут они на лёгкую экспедиционную прогулку по войне: экзотическая страна, в которой русские крылатые витязи погуляют в шортах и пробковых шлемах, постреляют в папуасов и вернутся. Вернулись не все.
- Я жене сказал перед отъездом, что вернусь через год со Звездой Героя, рука — на перевязи и с чёрной повязкой на глазу. К выписке из Ленинградской ВМА как раз прошёл год. Я помнил свои слова, сказанные жене, а потому попросил медсестёр сшить мне повязку на глаз. Они сделали её из чёрного бархата. Таким и предстал перед ней: рука у меня на перевязи в лангете, на глазу повязка. Не герой, правда, но, по крайней мере, представленный к званию Героя Советского Союза.

 

Глава девятая. Четырежды представленный к «Герою»

В среднем, из десяти военнослужащих, представленных к званию Героя за время боевых действий на территории Афганистана, только один становился таковым и получал в Кремле медаль «Золотая Звезда» с неизменным, сопутствующим орденом Ленина. Представлений было много, но награждались не все. По разным причинам.
Впервые о представлении Валерия Востротина к званию «Герой» заговорили после декабрьского штурма дворца Амина. Об этом ему устно сказал сам руководитель операции. И тут же всей ротой они «залетели» на трофеях. Обвинения в мародёрстве не последовало, но и «Героя» не дали.
Второй раз его представили в июне, когда он и его люди спасли от душманов миномётную батарею. Это был первый рукопашный бой десантников в Афганской «экспедиции» с превосходящими по численности силами противника, из которого они вышли победителями и без потерь. Естественно, что такой подвиг не мог остаться незамеченным и неотмеченным командованием. Наградной лист на Востротина ушёл наверх, прошёл дивизионные, армейские инстанции и уже было лежал на рассмотрении в министерстве обороны, когда пришла весть о том, что будущий герой тяжело ранен. Командующий ВДВ Сухоруков, узнав об этом, дал команду «отставить» (об этом он сам рассказывал Востротину, когда тот уже стал генералом). Командующему нужен был в войсках живой герой-десантник, и не просто живой, а действующий — Востротин же на тот момент лежал в госпитале с тяжёлым ранением, и никто не мог дать гарантию, что он продолжит службу.
Впрочем, именно Сухоруков, увидев Востротина с повязкой на лице, в полку на баграмской базе,  поняв, что Валерий преисполнен решимости и дальше «нести боевую вахту интернационального долга в Афганистане», снова приказал оформлять наградные.
- Поедешь учиться в академию, — сказал командующий, — в Москве и получишь.
Валерий прождал ещё полгода, и опять — пролёт: кто-то наверху посчитал, что двух, имевшихся у старлея, орденов — Красного Знамени и Красной Звезды - вполне достаточно. К почётному званию его «тренировали» долго. Но вот какая штука: если по молодости лет старший лейтенант Востротин сильно переживал по поводу обломов, ночей не спал, страдая и мучаясь вопросом: «Как же так?», то после третьей неудачи он просто махнул рукой. Когда его представили к званию Героя в четвёртый раз в звании подполковник, он и бровью не повёл и — получил.
- Ну, ладно, — размышляет Валерий Александрович, — герой есть герой — особое звание, особый случай, но когда командир полка, наделённый правом представления к награде, — последняя инстанция, наблюдающая живого солдата в бою, — подписывает представление к ордену Красной Звезды, соразмерно совершённому подвигу, а наверху кто-то зачёркивает орден и пишет: «Медаль «За отвагу» — это непонятно. Кто так решил? Почему решил так? Ничего не объясняли. В годы Великой Отечественной войны было сделано очень мудро: командирам на местах позволялось награждать отличившихся в бою солдат и офицеров от имени Верховного Совета СССР. Командир полка имел право наградить медалью «За отвагу»; командир дивизии — орденом Красной Звезды; командарм — орденом Боевого Красного Знамени. Орденские бланки и сами награды находились в штабах. Писарю оставалось лишь вписать фамилию бойца. Совершил подвиг — и тут же, на передовой, — получай награду. Очень правильно.
Не все герои Афганистана, вернувшись к мирной жизни, сумели соответствовать статусу. Об одном таком «героическом» чудаке в эпоху раннего Ельцина как президента РФ однажды написала газета «Комсомольская правда». Уже существовала Всероссийская общественная организация ветеранов «Боевое братство», и Валерий Востротин прочитал публикацию в должности председателя московского отделения.
Сюжет был таков. Один солдат, механик-водитель инженерной машины разграждения, под занавес афганской эпопеи, аккурат под вывод войск, стал Героем Советского Союза. В Афгане его постоянно долбило на минах, и домой, в родную деревню Орловской губернии, он вернулся очень контуженный. Женился и запил. Жена вскоре от него ушла, и парень начал пить ещё крепче. Звезду Золотую забросил, пьёт, дебоширит. Один раз, напившись с братом, решили отвернуть у соседа колёса с телеги. Колёса отвернули, а унести не смогли — силы кончились — уснули прямо у телеги, на месте, так сказать, преступления. Сосед утром вызывает участкового. Уголовное дело. Суд. Герою, с учётом его боевых заслуг перед родиной, дали год колонии. Сидит. К какому-то празднику домой на его имя приходит открытка от… президента России. Борис Николаевич — была такая добрая традиция — раз в год поздравлял всех героев с пожеланиями всяческого благополучия. Мать осуждённого, недолго думая, берёт эту открытку и — в лагерь к сыну. Там открыточку прочитали и немножко обалдели. Начальник построил отряд, вывел этого зека, зачитал поздравление президента и вручил от администрации колонии две пачки чая и килограмм карамели. А дальше обратился с ходатайством перед губернатором о помиловании осуждённого героя. Губернатор поддержал ходатайство, и президент его вскоре помиловал: чудака выпустили по УДО. Мало того, глава администрации наградил его ещё и путёвкой в Сочи. Но вот незадача: лететь на черноморское побережье герою абсолютно не в чем: нет ни костюма, ни чемодана, ни плавок…
На этом статья кончалась. Прочитав её, Валерий Александрович позвонил председателю Российского союза ветеранов Афганистана Францу Клинцевичу (в годы афганской войны Франц Клинцевич — легендарный политработник по спецпропаганде).
- Франц, возьми сегодняшнюю «Комсомолку», — попросил Востротин, — отправь туда кого-нибудь, чтобы проверили факты. Если действительно так, найдите возможность помочь парню.
Клинцевич разобрался. Факты подтвердились. Горемыке купили костюм, плавки, кепку, чемодан и дали денег с собой, чтобы на юге чувствовал себя человеком.
- И что ты думаешь? — говорит Валерий Александрович. — Он пропил всё нахрен на вокзале: и деньги, и чемодан, и путёвку, и паспорт…

О легендарности Франца Адамовича Клинцевича нужно сказать особо. В 1980 году он окончил Свердловское высшее военно-политическое танко-артиллерийское училище.
В 1986 году — курсы офицеров-политработников министерства обороны СССР.
С 1986 по 1988 год в Афганистане служил в 345-м отдельном парашютно-десантном полку 40-й армии, которым командовал Валерий Востротин.
- На курсах офицеров-политработников, — рассказывает Валерий Александрович, — они прошли ускоренными темпами фарси, дари, специальные методы работы и под них в политотделах дивизий и отдельных полков была введена штатная должность: заместитель начальника политотдела по спецпропаганде. Но если в дивизиях были штатные агитотряды: с начальником в майорской должности, медсестрой, инструктором на базе БРДМ (бронированная разведывательно-дозорная машина), то в полку нужно было организовать их нештатными, чем и занимался Франц первое время. Им выделяли материальный фонд: зерно, продукты, галоши (лучший подарок для афганцев — галоши), — с которым они проводили среди мирного населения свои агитационные акции. Ну, вот, например, конкретно: я планирую боевые действия в районе населённого пункта Хасанхель. За неделю, а то и за десять дней Клинцевич со своим отрядом в сопровождении подразделения охраны — я выделял ему парашютно-десантнтный взвод, в зависимости от обстановки, — выходил туда и проводил там работу. «Через неделю сюда придут шурави, советские войска, — говорил он старейшинам, — с целью провести боевую колонну с Фальзабада. Если всё будет нормально, и никто стрелять в нас и подрывать нас не будет, мины раскладывать не будете, то мы спокойно уйдём. В противном случае, к сожалению, будут проблемы». Всё это происходит под национальные мелодии, которые звучат из динамиков агитационной машины, с раздачей продуктов, галош и так далее. Это были очень эффективные меры, жаль, что они появились только во второй половине войны…

Перенесёмся, однако, к событиям повествования, когда гвардии капитан Востротин после госпиталя вернулся в полк. Он выглядел настоящим боевым львом: лицо его покрывали семнадцать глубоких шрамов, и было испещрено маленьким точками от пороха, попавшего под кожу (позже в Питере ему сделают две пластические операции, чтобы убрать с лица этот страшный след войны).
Медицина возражала возвращению Востротина на военную службу, но командир полка Сердюков поддержал его морально ещё при ранении: «Лечись. Возвращайся. Я оставляю тебя в штатах полка». По правилам, при тяжёлом ранении офицера исключают из списков боевого соединения, а на его место немедленно присылают другого. Но бывают и исключения, каким стал Валерий Востротин.
Его назначили исполняющим обязанности командира батальона. Прежний комбат, Алиев, с которым Валерий попал в засаду, после кабульского госпиталя улетел в Союз, поступать в военную академию. Батальон стоял в отдельном гарнизоне, в знаменитом местечке Бамиан — провинции в самом центре Афганистана с преобладающим населением — хазарейцами. Основной достопримечательностью провинции являлись Бамианские статуи Будды, свидетельствовавшие, что до распространения ислама этот край был центром буддизма. Уничтожить их, говорят,  хотел ещё Чингисхан, но взорвали талибы, не обращая внимания на их статус всемирного наследия ЮНЕСКО…
Там располагался аэродром подскока: вертолётная площадка и короткая взлётно-посадочная полоса для небольших самолётов. Его и охраняли десантники.
Скоро 3 батальон Востротина оттуда вывели в Баграм, на базу, где нёс постоянную караульную службу 1 батальон. 2 батальон стоял в Анаве.
Командиром 1 батальона на замену присылают капитана Александра Лебедя, бывшего командира роты курсантов Рязанского ВВДКУ. Из Москвы также прибыл штатный караульный батальон, который сменил на позициях десантников 345 полка. Задача Лебедя: провести боевое слаживание личного состава для оперативной работы. О том, как приводил подразделение  в порядок, он талантливо живописал в книге воспоминаний «За державу обидно».
- Менталитет Лебедя комбатом на начальном периоде, — рассказывает Валерий Александрович, — был такой: понтов много, а опыта никакого. Поэтому командир полка часто отправлял его ко мне на стажировку. Придём после недельных боевых действий на базу, я его спрашиваю: «Ну, понял, Александр Иванович, как надо командовать?». «Понял, — отвечает, — надо много материться…».
Так они познакомились близко.
«Хороший мой товарищ, однокашник по академии, — писал позже в воспоминаниях Лебедь, — ныне Герой Советского Союза, генерал, а тогда просто комбат-три и майор В. А. Востротин, получив в батальон новую партию бронежилетов, решил заняться агитационно-пропагандистской работой. Построил батальон, сказал подобающую случаю речь о заботе партии и правительства, приказал вывесить бронежилет на расстоянии 100 метров и лично его обстрелял.
- Неси, — приказал он.
Солдат принес.
Грудная и спинная пластины навылет.
- Гм — гм, а ну-ка на двести.
Отмерили, вывесили, обстреляли. Навылет. Отметили пробоины — вывесили на триста. Отделение обстреляло бронежилет сосредоточенным огнем.
Навылет...
Валерий Александрович потом долго плевался в «кулуарах».
- Когда принесли и увидел свежие пробоины, ну, думаю, вляпался. Хотел достичь одного эффекта, а достиг чего-то диаметрально противоположного. Надо как-то выкручиваться, ну я им и сказал: «Орлы, какое же оружие делают наши тульские и ижевские умельцы! Ни один бронежилет в мире не держит ни на 100, ни на 200, ни на 300 метров. С таким оружием не пропадешь. Хоть бронежилеты и хреновые, зато оружие хорошее. Не носил я его никогда и носить не буду».
Востротину, кстати, предлагали на замену должность начальника штаба десантного батальона в Туле, но новый комполка Кузнецов, предложил Валерию должность комбата и пообещал через год отправить в академию. Это было более заманчиво.
Вскоре по замене на должность заместителя командира полка пришёл бывший взводный Востротина — Павел Грачёв.
- Он был молодцом! — отмечает Валерий Александрович. — Его и нового начальника штаба майора Бородавкина прилетел представлять начальник кафедры тактики Рязанского училища полковник Дубов, якобы, с неформальной миссией от командующего ВДВ — в чём я сильно сомневаюсь — проверить нашу боевую подготовку. Полк как раз стоял на строевом смотре перед выходом на боевые действия. Готовились. Комполка сразу отправляет Грачёва с нами. Дубов выходит тоже. Вышли. Батальон на боевых машинах подошёл к горам. Спешились прямо на бахче и двинулись в горы. Новый начштаба с Грачёвым остались внизу, на командном пункте. Свистак — старый начштаба сидел на контроле. Дубов наблюдал. Грачёв руководил. Часа два мы там, в горах, повоевали. Закончили. Вернулись на базу — накрыт стол. Повод: проводы старого начштаба в Союз. Садится командир полка, с ним по левую руку Дубов, Бородавкин, Свистак, напротив, по правую, мы, комбаты Лебедь, Сериков и я. Первый тост: «Спасибо за службу!» Выпили. Слово начальнику кафедры. Дубов встаёт и говорит: «Я проверил боевые действия третьего батальона. Претензий по сути действий не имею, но вот то, что машины батальона встали на бахче, и механики-водители начали жрать арбузы, которые выращивают бедные дыкхане, чтобы не умереть с голоду — это не здорово». Упрёк был явно адресован Свистаку. «То ли дело, — продолжает Дубов, — майор Грачёв: только что пришёл с академии, ещё не акклиматизировался, а уже взял управление боем на себя». Молча, выпили, проглотив упрёки. Слово Грачёву. Встаёт и говорит, обращаясь к Дубову: «Товарищ полковник, я лично сожрал там два арбуза, и если вы в присутствии офицеров будете и дальше так неуважительно относиться к человеку, который здесь два с половиной года выполнял серьёзные задачи, то я просто вам набью морду». Все были в ауте. Это был поступок чести. За это уважают. Кузнецов, командир полка, «наш Кузя», очнулся и говорит Дубову: «И вообще чего вы здесь сидите? Проверили полк — ну и идите к себе в палатку, пишите донесение, а мы будем провожать нашего боевого товарища».

Команда у них подобралась классная. Начальником политотдела полка пришёл Кудинов Сергей Михайлович. До этого он был секретарём комсомольской организации ВДВ, должность при штабе, поэтому знал все ходы и выходы в высоких кабинетах. Был полезен. Но тоже со своими странностями: любил подсматривать и подглядывать. Он считал, что это самая оптимальная форма, чтобы знать положение дел: тихо на цыпочках подкрасться и наблюдать, оставаясь невидимым. По этому поводу был конфуз.
- Сидим, играем с Лебедем в шахматы в его комнате, — рассказывает Валерий Александрович. — Минеральная вода рядом стоит. Слышим шорох за окном. Лебедь говорит шепотом: «Это Кудинов. Сиди тихо. Играем», а сам наливает в железную кружку воды и резко бросает её в окно вместе с водой. Слышим тупой удар и звуки убегающих шагов. Утром выходим на построение — у Кудинова пластырь на брови. Лебедь: «Сергей Михайлович, что это у вас?» Кудинов: «Да караулы проверял ночью — на колючую проволоку напоролся». Лебедь: «Сергей Михайлович, надо осторожнее!».
Или вот ещё казус. Когда Кудинов появился в полку, они перешли на боевые действия ночью. Решение командира полка: батальону ночью пешим порядком выдвинуться в горы на рубежи, чтобы не спугнуть духов, а техника подходит утром к началу операции и поддерживает огнём.
Перед выходом проверяются. Попрыгали — ничего не гремит. Выходят.
- Идём тихо, — говорит Валерий Александрович. — Десять минут идём, двадцать, отошли от базы километра на полтора, вдруг: «Вставай, страна огромная! Вставай, на смертный бой!». Мы аж присели. Оказывается, Кудинов на базе решил таким образом нас подбодрить, из лучших побуждений, разумеется, включив песню на всю громкость через полковые динамики на плацу...
Впрочем, смеялись они не часто. Из боёв не вылезали, иногда возвращаясь на базу с потерями, от которых было не весело.
Вот, как описывал эти события Александр Лебедь в своей книге воспоминаний.
«В начале апреля —  командир полка вызвал своего заместителя подполковника П. С. Грачева, командира третьего батальона майора В. А. Востротина, меня и определил задачу: «Духи совсем обнаглели, скоро на голову сядут. Пора меры принимать. Но если мы опять машинами тарахтеть будем — ничего не получится. Поэтому попробуем по-другому их пощупать, по-тихому — пешочком. Операцию, — командир указал на карте район в трех километрах от пункта постоянной дислокации полка, — проведет третий батальон. Общее руководство операцией, Павел Сергеевич, на тебе. Ты, — палец командира нацелился мне в грудь, — подготовишь усиленную роту на броне, лично ее возглавишь, если у них что не так — обеспечишь отход. Операцию провести рано утром. Время на подготовку — сутки. Решение доложить через три часа».
Проработали, согласовали, доложили. Получили благословение. Востротинцы тщательно экипировались. Поотделенно и повзводно попрыгали зайчиком, чтоб не брякнуло нигде ничего, не звякнуло. Через сутки, в 4 часа утра третий батальон практически бесшумно ушел в район предполагаемой операции. В парке полка в колонне застыла третья парашютно-десантная рота с приданным ей минометным взводом, взводом АГС-17 и самоходно-артиллерийским взводом. Во главе всей этой организации — я. Говорят, что ждать и догонять — это хуже всего. Правильно говорят. Но ожидание тоже имеет свои оттенки. Ожидать на остановке автобус (в каком-нибудь мирном городе), чертыхаясь про себя и куря, — это одно ожидание. И совсем другое ожидание, когда ты сидишь во главе бронированного кулака, томишься неизвестностью и не знаешь, опустишь ли ты этот кулак на чью-нибудь голову и, если опустишь, то насколько удачно. Чья воля окажется крепче. Не расплющет ли твой кулак по пути к месту действия своевременно и умно поставленные мины, не прогуляется ли по жидкой бортовой броне БТРов и БМД очередь крупнокалиберного пулемета.
Время тянулось мучительно медленно, разыгравшаяся фантазия подбрасывала все новые и новые варианты возможных действий и меры противодействия. Стояла чуткая предутренняя тишина, рассвет разгорался медленно и багрово. Становилось все светлее и светлее, тишина убаюкивала, и я уже было решил, что ничего не будет: погуляет Валерий Александрович и вернется.
Тишина взорвалась достаточно неожиданно. Ударили сразу десятки автоматов и пулеметов. Несколько раз ухнул гранатомет. В автоматную трескотню вплелось характерное буханье пулемета ДШК. Бой разгорался и ширился. Я вышел на связь с командиром полка, заикнулся было о том, что, похоже, пора! Командир огрызнулся; «Не суй нос, куда собака... До команды сидеть!»
Чем руководствовался командир, не знаю, но мне было ясно: «Пора!» Я знал по опыту и кожей чувствовал, что «Вперед!» последует вот-вот. — Заводи, — приказал я.
Машины взревели, окутались дымом и практически сразу в шлемофоне зазвучало: «Облава», я «Утес», «Облава», вперед!»
Колонна пролетела три километра на одном дыхании, врезалась в лабиринт кишлаков, довольно удачно крутнулась в нем и выскочила на берег неширокого,- метров 7-9, прямого, как стрела, канала с бетонированным руслом. Операторы вступили в бой первыми. Несколько раз ухнули орудия, густо застучали пулеметы. Агээсники открыли огонь прямо с брони своих бэтээров. Но это, честно говоря, было для очистки совести и порядка для!.. Бой уже практически прекратился. Афганские душманы — воины высокой пробы. Кроме всех других положительных качеств, им был присущ прагматизм. Зачем тягаться с броней, которая может размазать тебя по дувалу со всем твоим искусством? Услышав рев большого количества двигателей, они, ни секунды не мешкая, свернулись и отошли.
Две пары МИ-26 прошлись над головою, выпустили куда-то несколько НУРов, один вертолет уложил бомбу. Имею сильное подозрение, что это все тоже было для очистки совести.
Вертолеты ушли, опять наступила относительная тишина, но смысл в ней был уже другой.
Под дувалом сидели и мрачно курили Грачев и Востротин. Метрах в десяти от них, широко раскинув руки, лежал солдат. Вместо правого глаза зияла черная дыра. Два солдата, пригнувшись, под руки волокли за БТР старшего лейтенанта Астахина. С каждым шагом голова Астахина противоестественно, широко моталась из стороны в сторону. Он был мертв.
Минут через пять солдаты вынесли тяжелораненого старшего лейтенанта Попова. Каски на Попове не было, прямо посредине коротко остриженной головы сантиметров на десять пролегала вскрывшая череп рана. Из раны торчали осколки кости, солома, еще какой-то мусор. Крови на ране почти не было, зато она какими-то импульсами текла изо рта.
Чуть позже принесли еще одного убитого, несколько раненых. Картина была типовая: как ни осторожно, аккуратно и грамотно 3-й батальон выходил в указанный район, его отследили и приняли соответствующие меры. Когда с мерами разведки батальон начал переправляться через канал, по нему ударили внезапно, сразу и с нескольких направлений. Выучка батальона Востротина всегда была предметом моей зависти.
Только ею, выучкой, можно было объяснить то обстоятельство, что в тяжелейшей ситуации батальон отделался тремя убитыми и семью ранеными. Смерть Астахина дала всем повод лишний раз порассуждать о судьбе.
Астахин свое в Афганистане отслужил честно и добросовестно. Награжден был орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Ему прибыла замена, он уже сдал должность, но подвернулась операция, и взыграло ретивое:
- Мужики, я с вами на последнюю операцию схожу, и домой, в Союз.
Востротин, узнав его решение, приказал: «Пусть не мается дурью и готовится к отъезду». Но Астахин так долго, страстно и аргументировано убеждал его, упирая на то, что он офицер и дал слово, что Востротин сдался:
- Черт с тобой, иди!
В момент, когда завязалась перестрелка, Астахин стоял на берегу канала, возле какого-то старинного гидротехнического сооружения. Старинного потому, что весь бетон конструкции был вымыт и выветрен, остался только примитивно кованный, толщиной в руку, арматурный скелет. Пуля попала Астахину в правое плечо перпендикулярно телу. Больно, неприятно, но не смертельно. Находись он хотя бы метром дальше, так бы оно, наверное, и было. Но он стоял там, где стоял. Пуля сбила его с ног, он упал, ударившись левым виском об арматуру, тело соскользнуло в воду, и выловили его метрах в двухстах от того места, где он упал.
Смерть наступила от удара в висок. Ко всему, он еще и утонул. Двойной покойник с ранением в плечо. Со второй смертью можно было попробовать повоевать, но уж больно очевидна была первая. Сходил напоследок!..
Шурик Попов был у меня курсантом. Именно Шурик. Небольшого роста, всегда аккуратный, чистый, улыбчивый, великолепного сложения, прекрасный гимнаст и гиревик. Имя Шурик шло к нему, как ни к кому другому. Прибыл он по замене недели за 2-3 до операции. Она стала для него первой и последней, потому что через три дня старший лейтенант Александр Попов скончался в госпитале, не приходя в сознание. Это тихое утро поставило последние точки в жизни двух старших лейтенантов. Одного, безукоризненно провоевавшего 2,5 года и только однажды за это время легко раненного; и второго, который вообще повоевать не успел. Во всяком боевом эпизоде, как, впрочем, и во всякой войне, всегда бывает первый и последний убитый. Ничего тут не поделаешь — судьба…
…Войну нельзя стереть из памяти, от нее нельзя убежать и даже улететь. Можно в мирной обстановке лицедействовать как угодно, удачно надевать любые маски. Война делает всех неприлично голыми. Сущность каждого в три дня выкладывается на ладонь судьбы, на всеобщее обозрение: либо ты мужчина и воин, либо мужские признаки достались тебе по недоразумению. Война задевает и калечит психику в разной степени всем без исключения. Она заставляет и обязывает вглядываться в окружающий мир через какую-то новую, доселе неведомую призму. Она делает нервные окончания болезненно чуткими. Все становится на свои места, без примеси и прикрас: подлость - подлостью, трусость — трусостью. Никакими высокими, красивыми, зелеными заборами не заслониться от этого внезапного озарения».
- С трусостью не всё так однозначно, — говорит Валерий Александрович. — Если в первом бою солдат испугался — это ещё не трусость. Вот второй бой  — если он струсил, то всё: это дальше будет проблема для него и для всех остальных. Но таких тоже старались не уничтожать морально, не ломать психику, а оставлять в тылу на базе, где работы было всегда навалом.
Служил у Востротина в батальоне секретарём комсомольской организации прапорщик Иванов, молодой парень. Решил он однажды от безделья и небольшого ума пострелять. В качестве мишеней выбрал сигнальные пиропатроны. Выложил их на расстоянии полуста метров и стал расстреливать из автомата. Одна пуля попала в стартовый заряд, он детонировал, и ракета полетела в сторону стрелка. Тот заметался, запаниковал, заорал, и получил её точно в рот. Теория вероятности — в действии. Ему вышибает все зубы, обжигает гортань, язык… Он вернулся из госпиталя месяца через два — с железными зубами и паническим страхом перед боевыми действиями.
Батальон готовится на выход, идёт строевой смотр — он работает — проводит партийно-политические мероприятия. При команде «По машинам» — он прятался. Отойдут от базы — где Иванов? Нет Иванова. Как так? Был же.
- Принимай меры. — сказал комбат замполиту. — Прошлый раз он тоже сбежал. Без него ушли.
Воспитательную функцию взял на себя зампотех батальона Михал Михалыч. За четыре часа до выхода он связывал Иванова и клал его к себе в БТР, а развязывал уже в зоне боевых действий.
- Его, конечно, и жалели тоже, — говорит Валерий Александрович, — все понимали, что это посттравматический синдром, но заменить человека тогда просто не могли — не было людей. Боятся все, но есть люди, которые не могут преодолеть свой страх — вот мы их трусами называем.

(Продолжение следует)

---

---