Повесть Сергея Суразакова "Я вернусь героем". Пролог. Глава 1.

Колесо обозрения | среда, 14 сентября | 31

«Я вернусь героем. Валерий Востротин: от суворовца до генерала» 

                     
 «По нынешним нравам этот обломок старины представляется
исполинской и необыкновенно живописной фигурой. В нём совмещались именно те простые, но трогательные и глубокие черты,
которые даже и в его времена гораздо чаще встречались в рядовых,
 чем в офицерах, те чисто русские, мужицкие черты,
которые в соединении дают возвышенный образ,
делавший иногда нашего солдата не только непобедимым, но и великомучеником, почти святым, -
черты, состоявшие из бесхитростной, наивной веры,
ясного, добродушно-весёлого взгляда на жизнь,
холодной и деловой отваги, покорства перед лицом смерти,
жалости к побеждённому, бесконечному терпению и поразительной физической и нравственной выносливости».
Александр Иванович Куприн
«Гранатовый браслет»

Пролог

Виктор Казанцев: «Нас воспитывали победители!».
(репортаж с юбилея Екатеринбургской «кадетки»)

19 декабря 2008 года Екатеринбургскому Суворовскому военному училищу исполнилось 65 лет. На день рождения училища со всей страны съехались его выпускники разных лет. Мне, выпускнику 42-го выпуска (1990 год), посчастливилось встретиться и пообщаться с такими большими людьми, как Герой России, генерал армии, доктор социологических наук, профессор Виктор Германович Казанцев и Герой Советского Союза, генерал-полковник, депутат Государственной Думы Валерий Александрович Востротин.

По дороге в будущее

…В училище еду с придыханием, в надежде на встречу со своими выпускниками, которых не видел восемнадцать лет. В Свердловск — так привычнее для суворовца конца восьмидесятых годов двадцатого века прошлого тысячелетия — везу своих сыновей: двенадцатилетнего Александра и шестилетнего Илью. Они изъявили желание побывать в настоящем Суворовском училище и своими глазами взглянуть на «Кадетство». Вон они — мирно посапывают на верхних полках вагона, видя свои хорошие и добрые сны.
Глубокая ночь, и есть время рассказать вам, мальчики, об истории училища. В 1943 году, когда шла Великая Отечественная война, Генералиссимус Сталин приказал открыть в стране военные училища по типу кадетских корпусов Российской империи для детей, чьи родители погибли на войне. Этим учебным заведениям было присвоено имя великого русского полководца Александра Васильевича Суворова. Из шестидесяти своих сражений и битв он не проиграл ни одного.
В те годы было сформировано девять суворовских училищ, в том числе Орловское, оно находилось в старинном русском городе Ельце, Орловской области. В 1947 году по указанию Маршала Георгия Константиновича Жукова училище переехало в Свердловск и стало именоваться Свердловским Суворовским. 1 декабря 1943 года в нём начался первый учебный год, а 19 декабря училищу в торжественной обстановке было вручено Боевое Красное знамя. С тех пор день 19 декабря отмечается как день Рождения училища. Сегодня оно — Екатеринбургское Суворовское военное училище.
65 лет воспитывает будущих военных это училище. Более тридцати выпускников дослужились до генеральских званий. Училище гордиться именами своих генералов.
 Среди выпускников есть пятеро Героев России, удостоенных этим почётным званием посмертно. Они совершили свои подвиги в горячих точках. Сегодня фотографии этих героев — в музее училища.

Генеральский «сход»

К училищу добрались засветло. Детей разместил на койках родной третьей роты, которая, надо заметить, за 18 минувших лет превратилась из суровой армейской — с латунными кранами умывальника, холодной водой и «очками» в туалете — в  респектабельное помещение современных технологий с горячим водоснабжением. Теперь у суворовцев в роте есть даже свой душ.
Училище не узнать. Вместо серых угрюмых тонов в моё время и вычурного минимализма, теперь училище встретило нас розово-пастельными красками снаружи и современным дизайном внутри: портьеры, канделябры, новый паркет, который, к счастью сегодняшних суворовцев, не надо циклевать стеклом вручную — всё гармоничным образом вписано в современную стилистику. Новый спортзал, новая столовая, новая мебель…
В приёмной начальника училища, куда я зашёл по случаю представления, мне объяснили причину этих разительных перемен. Это заслуга бывшего командующего Приволжско-Уральским военным округом Владимира Болдырева, который выделил 50 миллионов рублей из средств округа на приведение Суворовского училища в «надлежащий вид и соответствующий порядок».
- Поздравительную телеграмму получали от губернатора Тюменской области? — спрашиваю начальника училища, полковника Юрия Затонацкого, представившись ему по всей форме.
- Я почту ещё не смотрел, — отвечает он, — вы извините, Казанцев должен подъехать,- извиняется Юрий Алексеевич и убегает встречать выпускника Свердловского СВУ 1963 года, знаменитого командующего группировкой Вооружённых сил на Северном Кавказе, а позже полномочного представителя Президента РФ в Южном федеральном округе, генерала армии Виктора Казанцева.
…Виктор Германович сидел в музее училища и слушал выступление местного барда в чине полковника.
- Ну, хорошо, сынок. А ты знаешь вот эту: «С детских лет я надолго твоей ласки лишился…»? Полковник тут же взял нужный аккорд.
- Продолжай, продолжай, — подхватил Казанцев песню на четвёртом куплете:
«…Тот, кто жил и учился,
Тот, кто рос возле мамы,
Эту песню простую,
Он не сможет понять,
Нас вращали метели,
Заносили бураны,
Лишь приклад автомата,
Сможет нас приласкать…».
До конца песни ещё  оставался целый куплет, когда в дверях появился высокий и крепкий генерал-майор с «крабом»* на груди и значком мастера-парашютиста.
- Ты сейчас где? — спросил Казанцев вошедшего, когда песня закончилась.
- Заместитель командующего Воздушно-десантными войсками России,- доложил генерал.
- Ва-у! — удивился старый суворовец. — Ну, ты прям как гриб растёшь!
- Четырнадцать лет хожу генерал-майором, расту сильно… — пошутил десантник.
- Я пятнадцать лет ходил генерал-майором, так что ничего страшного, подождёшь ещё немного, — парировал Казанцев. — Ну, рассказывай.
- Выполнил все ваши заветы, «захватил» Грузию. Видели? Погонял их там чуть-чуть…
- Ну, так в целом нормально, или вас тоже «душат» и «давят» как и всех?
- Нет, ВДВ остаётся. Одну дивизию мы сокращаем методом распределения ее полков на усиление других дивизий. Есть одно высокое мнение, что ВДВ реформирования не требует.
- Пойдем, покурим? — предложил Казанцев заместителю командующего ВДВ.
- Я не курю, — доложил генерал.
После общего фотографирования Виктор Германович отправился на перекур в кабинет начальника училища. В кабинете один из выпускников по имени Вадим, а по кадетской кличке Молчун со значком ФСБ на пиджаке, попытался взять на себя роль тамады:
- А давайте мы сейчас устроим небольшой типа сход, сядем вокруг, и нас сфотографируют только для нас.
- Ты последнее время в «органах» работаешь? — спросил его Казанцев.
- Очень долго, — ответил Молчун.
- Значит, ты должен строевым шагом подойти с двумя бутылками в руках и сказать: «Представляюсь по случаю сегодняшнего праздника — дня военной контрразведки!».
Смекнув, эфэсбэшник исчез, и через десять секунд появился с дорогим коньяком в руках.
- Товарищ генерал армии, разрешите войти. Аргунская комендатура. ФСБ. Разрешите представиться. Разрешите поздравить!
- О, другое дело, молодец, — похвалил его Казанцев, — садись.
Но не успел сотрудник «органов» опуститься на стул, как дверь распахнулась, и в кабинет вошёл статный, огромного роста человек в гражданском костюме.
- О-о-о, — протянул Виктор Германович,  встал, они обнялись. — Хорошо выглядишь. Как всегда лучше всех. Вы хоть знаете этого человека? — обратился Казанцев к немногочисленным присутствующим.
- Так точно, — отреагировал кадет из компетентных органов, — это генерал-полковник Касперович. Здравие желаю!
Люди всё подходили. Пришёл заместитель командующего войсками Приволжско-Уральского военного округа по политической части; пришёл заместитель командующего пятой Краснознамённой Армией противовоздушных сил и противовоздушной обороны, минский кадет, генерал-лейтенант с приветственным адресом «от суворовцев, кто там служит, включая командующего, с пожеланиями: благополучия, растить молодых ребят, которые нам нужны как защитники Отечества нашего, училищу — процветать и становиться всё лучше и лучше, ну и начальнику училища — звёзд генеральских получить»…
- Ребята, — взял слово генерал армии Казанцев, — вы знаете, что день, почему я не могу забыть 19 декабря, был днём Рождения моей мамы, царствие ей небесное. Потом у Брежнева в этот день был день Рождения. Это также день военной контрразведки. Ну и день нашего училища само собой.
- Давайте предоставим слово хозяину этого заведения, — неожиданно предложил представитель Аргунской комендатуры.
- Ты, наверное, забыл, — перебил его Виктор Германович, — на Кавказе есть традиция: после того, как слово сказал хозяин, все встают и уходят. А я не хочу уходить.
- Виктор Германович, — воспользовался я своим мгновением, — а кроме «19 декабря» что вам запало здесь в душу?
- Ты знаешь, — подумав, ответил мне седой генерал, — первое, что осталось в памяти на всю жизнь, и это никогда не выветрится, это то, что нас учили победители. Моё поколение воспитывали участники Великой Отечественной войны. Второе — это когда меня на второй день на «тумбочку» поставили. Ещё не успели переодеть, а я уже стоял «на тумбочке». Ещё спорт. Борьба. «Классическая» с переходом на самбо. Основу дала классическая, а потом я был настолько в себе уверен, что «подножки» только так шли… Потом был такой капитан Морозов, математику преподавал. У него палец указательный на правой руке был такой большой и негнущийся. Я в математике был не очень, так вот он подойдёт и в голову, прямо в лысину, начинает давить и приговаривать: «Думай». По-отечески так: «Думай, думай…».
Вдруг генерал осёкся, взглянул на меня, выдержал паузу, и спросил.
- А ты, кадет, откуда?
- Независимый журналист. После «кадетки» поступил в Львовское военно-политическое училище на факультет журналистики, — начал было я.
- Ты, знаешь, когда мне говорят слово «независимый», — перебил генерал, — я начинаю резко сомневаться. Не может быть человек независимым. Раз ты родился — ты уже зависим. Тебя мама родила, папа помог. То есть ты уже зависим от родителей. Согласен? Сам ты не можешь существовать, ты всё равно с кем-то работаешь.
- До поры до времени, — сказал я.
- Название хорошее. У нас считалось высшим кайфом — почистить старшему товарищу оружие. Тогда ведь «пирамид»** не было, оружие стояло рядом с дневальным: «Максимы» стоят на больших тарелках, РПГ и открытые карабины. Ещё лопатка и противогаз. Конечно, тяга есть у пацана одиннадцатилетнего посмотреть, помочь. Сказать, что это была «дедовщина» — об этом вообще понятия никакого не было. Между собой стычки были, но как иначе — в коллективе живёшь. Бывает. Но, чтоб какая-то ненавистность — никогда в жизни не было. Единственное, что мы не любили — так это ходить на второй ужин. У нас, у спортсменов, была ещё одна особенная традиция: когда омлеты давали, хочешь, не хочешь, а старшему товарищу твой омлет перепадал. И мы так не любили этот второй ужин, потому что там чаю попил — ушёл. Но не потому, что он забрал. А ты сам отдал — традиция такая.
Тут дверь кабинета открылась — на пороге стоял Герой Советского Союза Валерий Востротин, человек-икона. Во всяком случае, будучи суворовцем, я постоянно думал о нём каждый раз, проходя мимо его портрета на аллеи славы, о его подвигах в Афганистане, и задавал себе один и тот же вопрос: «А смогу ли я не струсить в бою и стать героем?».
- Молодец, что приехал, — похлопывая Востротина по спине в крепких объятиях, говорит Виктор Германович. — Первый герой «Св. СВУ»! А, ты же первый у нас?
- Я не знаю, — скромно отвечает Востротин, пожимая присутствующим руки.
- Как это «не знаю»? — возмущается Казанцев, — А зря. Ишь ты! — «не знаю». Почему не в парадной форме?
- Утром — из Пскова, шинели нет, а без шинели, в «полупарадной» форме — несерьёзно.
- Виктор Германович, — сказал человек в гражданской одежде с видеокамерой в руках, который всё это время непрерывно снимал, — все выпить хотят, скажите тост.

- Ты знаешь, вот мы с ним, — и Казанцев обнял Касперовича, — одного выпуска, но он старше меня по возрасту: он — с 45-го года, а я — с 46-го. Поэтому, извини меня, раз он здесь сидит — он должен говорить первым. Он старше. А «неуставные отношения» в армии ещё никто пока не отменял. Не получается там, по крайней мере… А, вообще, ребята, кто бы из нас какую должность или ответственную работу ни занимал, мы все в душе остались кадетами — вот это главное. И ещё: у Суворова есть крылатое выражение: «Жизнь — Родине, честь — никому!», а я на своём семейном гербе добавил: «Жизнь — Родине, любовь — женщине, честь — никому!».

Точка опоры

Вечером во Дворце молодёжи Екатеринбурга был праздничный концерт. Суворовцы демонстрировали выпускникам во всём великолепие блистательные грани своих талантов, а число их неограниченно и стремится, как известно, к плюс бесконечности. Они пели хором, плясали «Полонез Агинского» и «Кадриль», читали стихи. В исполнении суворовца Антона Ушаковских (саксофон) прозвучала композиция «Апрэло. Тико-Тикко.»…
- Можно очень долго и много говорить, вспоминать, — сказал генерал Казанцев, поздравляя училище и выпускников со сцены, — но поскольку мы живём в измерении пространства и времени, речь должна быть ограничена, то есть лаконична. Как учили нас здесь, в нашем дорогом училище «науке побеждать». Поэтому позвольте, я тут написал от души, — Казанцев извлёк из кармана листок и начал читать:
«Я благодарен маме своей за то, что жизнь мне она подарила,
Тебе же, «кадетка», спасибо за то, что Родине честно служить научила.
Помнишь братишка, как полвека назад мы с робостью тихой входили в училище,
С тех пор оно стало для нас для всех настоящим духовным святилищем…
…Я благодарен всем тем, кто на крыло нас поставил,
Кто воспитал, научил и взрастил,
Кто память навсегда в моём сердце оставил,
Кто суворовской «науке побеждать» научил…
…По разному кадетские судьбы сложились,
Кто-то стал офицером, учёным, политиком,
Врачом, педагогом, бизнесменом, поэтом,
Но каждый, уверен, остался в душе –
Настоящим свердловским кадетом…
…От души с юбилеем всех вас поздравляю!
Здоровья, успехов и удачи желаю.
Девиз Суворовский выполнять всегда:
«Жизнь — Родине, честь — никому, никогда!».
--------------------------------------------------------------
* «краб» — значок об окончании СВУ, выдаётся с аттестатом
** «пирамида» — шкаф для хранения оружия
(Газета «Тюменская правда», № 17938, 17 января 2009 год)

Глава 1. Полиглот в коротких штанишках

20 ноября 1952 года в старинном уральском городе Касли, известном всему миру работами каслинских мастеров художественного чугунного литья и затерянном где-то среди множества озёр Челябинской области,  в рабочей семье Александра и Александры Востротиных родился первенец. Мальчика назвали Валерием в честь отважного советского летчика-испытателя, Героя Советского Союза Валерия Чкалова, который, перелетев на самолёте АНТ-25 из СССР в США через Северный полюс, стал настоящим кумиром для целого поколения мальчишек в советской стране. Своё имя латинского происхождения от «valeo» — «быть сильным, здоровым» — Валерий Востротин начал оправдывать с пелёнок. Таким и рос: здоровым и сильным, вопреки скудности продовольственного пайка родителей. Батя-фронтовик по основной специальности был токарем, хотя почему-то всю жизнь провёл за баранкой грузового автомобиля, и лишь изредка, по просьбе жены, возвращался к токарному станку на ремонтно-строительном участке строительной организации, где его супруга работала кладовщицей.
Отец Валеры, несмотря на своё простое происхождение, любил читать и держал дома много хороших книг. Соответственно, и сын, глядя на папу, научился читать с его помощью очень рано, ещё до школы. В первом классе Валера немало удивил своего учителя, продемонстрировав технику беглого чтения в двести слов в минуту и запросто пересказав повесть Константина Симонова «Живые и мёртвые», которую он прочёл первой в своей жизни. Любовь к чтению, переданная от отца к сыну в таинственных генетических кодах вместе с отменной памятью, а также природная любознательность, сослужат Востротину в жизни прекрасную службу.
Валера читал всё и запоем. Бывало, мать выключит свет в комнате, пожелав сыну спокойной ночи, а сын под одеялом включит фонарик и до полуночи, пока не слипнутся глаза, растворяется в приключениях «Зверобоя» Джеймса Фенимора Купера. Или, бывало, убежит на сарай летом с «Всадником без головы» Майн Рида и, не чуя голода, день напролёт носится в фантазиях по прериям Техаса вместе с храбрым мустангером Морисом Джеральдом. Нравились Валере и приключения Дика Сэнда, описанные Жюлем Верном в романе «Пятнадцатилетний капитан», и «Дети капитана Гранта», и «Таинственный остров» и «20 000 льё под водой», и «Вокруг света за 80 дней» — всю эту классику приключенческой литературы великого француза он прочитал у отца ещё в начальных классах. Даже такой запретный плод как «Декамерон» Джованни Боккаччо, который отец ревностно прятал от сына по причине эротического аспекта некоторых новелл этого мастера итальянского раннего Ренессанса, Валера нашёл и вкусил в тайне, разумеется, от отца.
Когда вся отцовская библиотека была прочитана, ненасытный до книг юный пытливый ум сметливого мальчугана обратил свой взор в сторону читального зала городской библиотеки. Только там можно было найти  стоящие экземпляры, за которыми приходилось охотиться и ждать, но уж если удача улыбалась, то читальный зал для Валеры особенно в дни летних каникул становился местом постоянного обитания. Даже любимая рыбалка — другая страсть каслинского пацана — отходила на второй план. Но когда очередной шедевр в виде «Трёх мушкетёров» Александра Дюма закрывался на последней странице, то лучшего места для анализа и «переваривания» прочитанного, чем знаменитые проточные каслинские озёра, найти было невозможно.

Вообще Каслинский Урал — живописнейшее место. Он включает в себя часть территории Кыштымского горного округа с озерами и горными отрогами восточного склона Урала от Иткульских гор на севере до Борзовских гор на юге. Гористая часть Каслинского Урала состоит из нескольких увалов и представляет собой водораздельный хребет, известный под названием Теплые горы. Хребет этот тянется по границе с Уфалейским районом. С одной его стороны берут начало реки Большой Маук, Вязовка, Чусовая с притоками, а с другой — Кызыл, притоки реки Уфалей. Несколько восточнее Теплых гор тянется другой кряж, служащий второстепенным водоразделом — на юге между притоками рек Большого Маяка и Вузовки, а на севере между притоками Чусовой и речками, текущими в озеро Иткуль. На берегу Иткуля находится самая большая гора этого района — Карабахская. По свидетельству известного русского зоолога, натуралиста, исследователя этих мест в 19 веке Леонида Павловича Сабанеева, здесь встречалась большая часть редких горных растений: дикий пион, адамова голова, белый кипрей. На Карабахской горе были медвежьи берлоги и водились черно-бурые лисицы. Здесь в больших количествах паслись в зимнее время дикие козы — косули. Карабайская гора знаменита была еще тем, что на ее вершине, которая занимает довольно большое протяжение, находились гнезда беркутов двух пород: обыкновенного и белоплечего (могильника), а также гнездилась редкая птица-клушитца. Почти у самого подножия Карабайской горы, у Шайтан-камня на озере Иткуль, находилось много барсучьих нор. Здесь также можно было найти гнезда цапли. У Иткульского истока, соединяющего Иткуль с Синарским озером, находилось гнездовье черного аиста, довольно редкой птицы на Урале. В камышовых зарослях можно было встретить в большом количестве гнезда диких уток (гоголи, крохали, хохлушки, луньки). В самом озере Иткуль встречались все рыбы, свойственные здешним рекам и озерам: окунь, ерш, налим, плотва, елец, щука, язь, линь, карась. Восточнее второстепенного водораздела находится высокая гора Аракуль, на берегу озера с одноименным названием — одна из наиболее живописных гор этой местности. Вершина ее вся в утесах, которые, занимая весь гребень горы, тянутся почти на 7 километров и кажутся издали развалинами громадного каменного строения. Утесы со стороны озера не доступны и представляют совершенно отвесную, а местами даже нависшую, стену высотой более 30 метров. Взобраться на них, хотя и не без труда, возможно лишь с западной стороны. С вершины горы открывается великолепная и величественная картина зауральской равнины с многочисленными озерами, самыми ближними из которых являются Аракуль, Большой и Малый Каган.
Л. Сабанеев писал в то время: "Лет 25 назад это была одна из самых диких, мало посещаемых местностей, и здесь в зверовой избушке, от которой и теперь остались следы, круглый год жил один знаменитый Каслинский охотник, умерший в холеру в 1848 году. Этот зверопромышленник, ходивший исключительно на медведя, славился своею неустрашимостью и необыкновенной силой: один раз, сломав рогатину, с одного удара топором убил медведя наповал».
Уж не про Востротинских ли предков-охотников писал Сабанеев? Ведь и отец, и дед, и прадед Валеры весьма любили побаловаться ружьишком, так что, если копнуть глубже, можно и на промысловика наткнуться, возможно, того самого, который одним ударом топора уложил медведя наповал.

Батя каждый сезон ходил на косулю и на уток. Сына на охоту не брал — мал ещё, но вот на рыбалку — к ней Валера был приучен с раннего детства, как и к чтению.
- Окунь «клюёт» смело, — учил сына отец, — сразу хватает насадку своим большим ртом и сейчас же тащит ее, заглатывая на ходу. Мелкий, впрочем, иногда теребит ее, если она велика, или если он сыт.
- А что такое насадка? — серьёзно спрашивал папу Валера.
- Насадка-то? А вот, — демонстрировал отец: он брал из банки земляного червя и на глазах сынишки ловко нанизывал его на крючок, — что на крючке у тебя — то и насадка.
Валерка научился ловить всю рыбу, которая водилась в каслинских озёрах, но больше всего ему нравилась охота на щуку, из которой у мамы получались вкуснейшие котлеты, и добыча налима, из которого делалась наваристая уха. Щуку он ловил на живца во время её жора, а налима-никодима изловчался брать голыми руками, вытаскивая его из нор, из-под корней прибрежных деревьев. В жаркий летний день он входил в воду не глубже, чем по грудь, и осторожно, не производя шума, ощупывал руками все углубления берега, рачьи норы, корни и камни; почувствовав забившуюся в нору рыбу, он проворно выхватывал её из воды и выбрасывал на берег. Замечательно то, что мальчишке удавалось заставлять налимов, совершенно индифферентно относящихся к дотрагиванью, принимать более удобное для захвата положение.
Этой его ловкости завидовали все соседские пацаны. Многие пытались повторить такой фокус, но у них мало что получалось. Ровесники уважали, младшие тянули свои ладошки, старшие снисходительно похлопывали по плечу, и только третьегодник Васька Ахлюстов, лентяй и лоботряс, не давал Валерке проходу. Он был на голову выше Востротина, значительно шире его в плечах и крепче в кости, а потому всякий раз, когда Валера возвращался домой один с богатым уловом, норовил перекрыть ему дорогу на узкой тропинке и забрать всё, что тот наловил. Нельзя сказать, что Валера его боялся, нет, но кулаки хулигана, казавшиеся Востротину пудовыми гирями, внушали определённую робость и потому в душе вызывали чувство опасения. К тому же белобрысый Васька умел изобразить на лице такую страшную рожу, что порой и у взрослых душа убегала в пятки.  
Вот и сейчас его массивная фигура встала поперёк дороги Валерки, преградив короткий путь домой.
- Ну, — строго сказал Ахлюстов, — долго ты от меня бегать будешь?
- Чего надо? — собрав в кулак всю свою смелость, спросил удачливый рыболов, придав голосу напускную небрежность.
- Рыбу давай сюда, — не церемонясь, заявил Васька.
Отдавать за здорово живёшь двух жирных налимов, ради которых был потрачен почти весь выходной день, Валерке не хотелось…
За месяц до этого в разговоре с отцом Валера, между прочим, спросил родителя: что делать, если обидчик товарища старше и сильнее его?
- Никому, сын, — ответил тогда отец, — нельзя позволять унижать себя. Добро должно быть с кулаками. Нужно уметь дать отпор неприятелю, каким бы сильным он ни был, иначе — заклюют. Надо драться.
- А если Колька не умеет драться?  
- Значит, надо учиться, — сказал отец и тем же вечером принёс откуда-то своему наследышу самоучитель по боксу и сборник рассказов Джека Лондона, в котором чей-то рукою был выделен карандашом «Мексиканец». Валера был потрясён самообладанием и бесстрашием восемнадцатилетнего юноши, который ради дела революции вышел на бой с сильнейшим претендентом на чемпионский титул и победил.
 Теория бокса была освоена Валеркой в недельный срок. За следующие три недели он поставил себе отличный прямой удар справа и левый сбоку, которые ежедневно отрабатывал на самодельной груше, сооруженной из куска плотного брезента, туго набитого песком.
…И вот сейчас, когда наглый и самонадеянный Ахлюстов грозно стоял на пути Валерки, зло и враждебно поблёскивая своими крысиными глазками, наступил момент истины.
- От мёртвого осла уши получишь у Пушкина, — неожиданно смело ответил Валера, вспомнив вдруг фразу «великого комбинатора» из романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев», который был прочитан им среди прочих в отцовской библиотеке.
- Чего-о-о? — непонимающе протянул Васька и двинулся, было, на мальца, но, в этот момент что-то — что именно он толком не понял — сбило его с ног и выключило свет. Когда Ахлюстов очнулся, он обнаружил себя лежащим в лопухах, в нижней челюсти слева чувствовалась сильная боль. На тропинке никого не было.

У Валеры с отцом не существовало каких-то особых отношений — ни плохих, ни хороших: каждый, как будто бы, жил сам по себе. Отец, конечно,
приглядывал за ним, но только приглядывал, почти не вмешиваясь в его занятия и заботы. Сыт, обут, одет — и достаточно, а к жизни пусть приучается самостоятельно, на то он дал ему голову и руки. Он не поучал сына и не воспитывал; жизнь, считал он, любого сама научит и воспитает, сделает из него то, на что он годится. Надо было — одергивал, нет — оставлял в покое. Если Валера спрашивал что — объяснял, причем обстоятельно и толково, радуясь, что сын интересуется, а он может показать и рассказать; если видел, что тот тянется к чему-то полезному, — потакал, но насильно никогда не подталкивал, не имел такой манеры. Сам пусть до всего доходит — крепче выйдет учение. Лишь  однажды, сколько Валера помнил, отец радикально помог ему разобраться, что хорошо и что плохо: когда, украв у бати папиросы, свалил вину на соседского мальчишку. Дознавшись до правды, отец взял брючной ремень и, молча, проучил за враньё.
С отцом Валере было просто. Он не ласкал, но и не кричал, не гневался, как мать, у которой часто случались неожиданные перепады в настроении: сегодня она одна, завтра — совсем другая. К отцу Валерка всегда мог идти смело, а к матери прежде присматривался: в каком она нынче духе?  
- Ну, что там твой Колька, решил свои проблемы? — поинтересовался как-то вскоре отец.
- Решил, — весело ответил сын, — так дал старшаку по зубам, что тот теперь его за три улицы обходит!
И, действительно, последнее рандеву с Востротиным отбило у Ахлюстова всякое желание не только приставать к Валерке, но даже сталкиваться с ним, и потому, завидев его издали, Васька теперь либо переходил на другую сторону улицы, либо вовсе поворачивал обратно.
Валера любил отца. Мать он, конечно, тоже любил, как и все мы любим своих — кому повезло — матерей бессознательной любовью детенышей, познававших белый свет со вкусом грудного молока, но отец — отдельная стать. К нему Валера питал уважение. Ещё бы! Сломать хребет Гитлеру, в понимании Востротина-сына, могли только Титаны, и одним из них, Атлантом, по глубокому убеждению Валерки и к великой гордости, был его отец. И хотя самой высокой военной наградой в «копилке» Востротина-отца значилась простая солдатская медаль «За боевые заслуги», её значимость для Валерки сложно было переоценить.
Отец мало рассказывал о войне. Эта тема, по всей видимости, была ему тяжела: слишком много крови повидал он за годы военного лихолетья, слишком часто хоронил своих боевых товарищей. Откровенничал он лишь в те редкие дни, когда по праздникам мог позволить себе выпить. Валера это прекрасно знал и с удовольствием пользовался такой отцовской слабостью. Ему нравилось слушать фронтовые отцовские байки.
Героический, как считал Валера, путь родителя заставлял держать марку, поступками доказывая окружающим, а чаще, наверное, самому себе, что он не трус, и тоже заслуживает уважения.
Так, однажды, возвращаясь с рыбалки на лодке с отцом, Валерке в голову пришла отчаянная мысль:
- Пап, а давай я до берега вплавь, а?
Июньская жара, установившаяся к обеду, благоприятствовала Валеркиной авантюре. Отец смерил глазами расстояние до суши — было что-то около километра, взглянул на сына, вид которого говорил о немедленном намерении броситься в воду, и спросил:
- А силёнок-то хватит?
- Хватит, — радостно крикнул парень,  смахивая с себя футболку одним рывком.
Вода озера обдала освежающей прохладой. Валера всплыл и, глотнув воздуха, принялся, как учили ребята постарше, кидать верёд руки, загребая под себя  ладошками-лодочками воду, синхронно болтая при этом ногами, вспенивая водную гладь. Через пять минут активного бултыхания он почувствовал, что устал, однако останавливаться и не думал. Ещё через пять минут руки отяжелели так, что Валерке казалось, будто к ним в одночасье привязали гири.
- Отдохни, сынок, — словно почувствовав его состояние, сказал с лодки отец.
- Да я не устал, — притворялся Валера, испытывая чудовищную усталость.
- Да я вижу, — улыбался отец, отмечая про себя с удовольствием характер парня. — Отдохни трохи. Умеешь на воде отдыхать?
Этот приём Валера, конечно же, тоже видел раньше у старших: перевернувшись на спину и раскинув руки-ноги звездой, некоторые из них умели довольно долго держаться на поверхности без движений, но, сколько ни пробовал Валерка повторить этот трюк самостоятельно — ничего не выходило. Едва он переворачивался и замирал, как тело предательски погружалось под воду, которая тут же заливала нос, после чего обычно наступала внутренняя паника. Впрочем, сейчас ему выбирать не приходилось. Конечности отказывались дальше слушаться, и самонадеянному смельчаку ничего другого не оставалось, как, воспользовавшись папиной деликатностью, рискнуть на передых.
- Вдохни воздуха побольше и расслабься, — руководил из лодки действиями сына отец.
Удивительно, но на этот раз у Валерки всё получилось. Вода закрыла только уши, но на это ему было ровным счётом наплевать. Он настолько устал, что не обращал на этот дискомфорт абсолютно никакого внимания. Теперь тело само решало, как ему быть лучше, а Валера, ощущая блаженство в расслабленных мышцах, тем временем, размышлял с закрытыми глазами: доплывет он до берега или придётся позорно капитулировать? «Нет, — думал Валерка, — умру, но доплыву!». И с вместе этими мыслями, с той уверенностью в себе, которую в детском сознании рождала в эти мгновения воля к победе,  он почувствовал, как плоть его наливается новой силой, а дух обретает второе дыхание. Оставшееся до берега расстояние — порядка восьмисот метров — он преодолевал на «автомате», как запрограммированный робот-пловец, без лишних мыслей в голове, демонстрируя, однако, при этом отцу разные  стили плавания: от «собачьего» до кроля на спине. Раз пять останавливался, отдыхал. А когда до земли оставались последние какие-нибудь пятьдесят метров — ускорился вразмашку, расходуя последние силы. На берег Валера вышел нетвёрдым шагом. Почувствовав под ногами земную твердь, он понял, что дело сделано, и рухнул на землю без сил.
- Молодец, сын, — похвалил отец, зачалив лодку к пирсу. — Могёшь!
И от этого неправильного «могёшь» у Валерки вырастали крылья. Батя был скуп на похвалу, и оттого, когда случалось услышать  из его уст одобрительное слово, сын был на седьмом небе от счастья.

Мечта стать суворовцем появилась у Востротина во втором классе, после того как он увидел в учебнике «Родной речи» жанровую композицию живописца соцреализма середины двадцатого века, художника Фёдора Решетникова «Прибыл на каникулы». На картине был изображён подросток в зимнем обмундировании суворовца, отдающий воинскую честь своему деду на фоне новогодней ёлки, приложив, по всем правилам строевого устава, правую руку к головному убору. Ещё раньше от своих тётушек, проживавших в Свердловске, когда те приезжали погостить к сестре в Касли, Валера слышал о Суворовском училище, воспитанники которого, по словам тёток, все как на подбор мальчики умные, аккуратные и вежливые. В выходные дни, когда суворовцев отпускают в увольнение, их часто можно встретить в городе. В общественном транспорте они всегда уступают место взрослым, ну и так далее. Этим же вечером, не сказав никому ни слова, Валера решил написать в училище письмо и объявить в нём о своём намерении стать суворовцем. Не откладывая дело в долгий ящик, он раздобыл почтовый конверт, на котором каллиграфическим почерком написал: «Куда: г.Свердловск, Суворовское военное училище. Кому: начальнику училища» — точного адреса он не знал, но рассудил, что на почте его отправление и так перешлют куда надо — без индекса, названия улицы и номера дома — ведь такое училище в Свердловске — одно. В письме юный мечтатель честно и подробно рассказал о себе, своей жизни, учёбе, но главное — о своём желании стать суворовцем.
Через две недели пришёл ответ за личной подписью начальника училища, генерала Самаркина: обычное, типовое, отпечатанное на стандартном листе условие приёма, но личная подпись генерала в конце текста окрылили второклассника Востротина несказанно, вдохнув в него необъяснимую уверенность в том, что суворовцем он обязательно станет — раз сам генерал даёт ему такой шанс. В условиях приёма сообщалось, что абитуриент при поступлении сдаёт экзамены по следующим предметам: русский язык (диктант), математика (письменно и устно), английский язык (устно). К экзаменам допускаются юноши после восьмого класса с успешным табелем успеваемости и примерным поведением. Впереди у Валерки было ещё шесть школьных лет…
С английским языком к выпуску из «восьмилетки» вырисовывалась серьёзная проблема. Штатная «англичанка» каслинской школы оказалась женщиной весьма болезненной и предмет свой практически не вела. Ученики обходились знаниями, которыми их снабжали то старшеклассники, замещая учителя по просьбе директора школы, то сам директор, «немец», который всё обучение детей сводил к формальному их самообразованию, давая на уроках для самостоятельной работы лишь новые задания из хрестоматии. В таких условиях ни о какой тяге к изучению английского языка у каслинских школьников говорить не приходилось. И Валерка здесь исключением не являлся: познания языка, которым творил Шекспир, увы, были посредственными. Другое дело — математика, которую Валера любил так же преданно, как и литературу. «Математичка», учившая в своё время ещё Валеркиного  родителя, весьма одарённого в точных науках, любила на людях при случае и не без удовольствия вставить реплику, что Востротины — это её гордость! Тут, действительно, было чем гордиться, Валерка превзошёл своего отца: из раза в раз сын побеждал на областных олимпиадах по математике и по физике, куда его постоянно отправляла школа. Плановые контрольные работы для него были сущими «семечками», которые он «щёлкал» только так, в то время, когда все остальные ученики тряслись перед ними от страха. Валерка же, напротив, желал трудных заданий — тем слаще будет вкус победы. Он был главным любителем математического факультатива и со страстью Ломоносова вникал в непростую логику этой науки, иногда казавшейся ему симфонией. Но русский язык был для него тёмным лесом. В нём Валера не видел ни логики, ни смысла. То есть, смысл, конечно, был, но только в виде уже написанных литературных произведений, которые было интересно читать. Тупое запоминание правил «великого и могучего», эти частые, порой, парадоксальные исключения из правил, бог весть кем придуманные, случалось, приводили юного Востротина в дикую внутреннюю ярость. И если по литературе у Валерки из года в год стояла неизменная пятёрка, то по русскому языку у него была унылая тройка. Обычно, кто много читает, тот и в письме силён, а вот ему, поди ж ты, никак не давались все эти суффиксы и флексии. Даже в Суворовском училище, где, позже, Востротин имел «отлично» по всем предметам, русский язык ему еле-еле натянули на «хорошо». Кстати, там, в кадетке, судьба сведёт его в одном взводе с сыном председателя Свердловского облисполкома, Вовкой Толмачёвым, которому достаточно было посмотреть один раз на словарное слово или прочесть правило, чтобы запомнить его на всю жизнь — такой феноменальной фотографической памятью наградила его природа. У всех кадетов взвода Вовка Толмачёв был главным консультантом по русскому языку на диктантах и сочинениях. По остальным предметам Вовка был дуб дубом. От отчисления из училища по неуспеваемости его регулярно спасало высокопоставленное папино положение.
Ещё одним несомненным козырем Валеры была физподготовка.  В школе он был одним из лучших спортсменов, входил в сборную школы по трём видам спорта: баскетбол, лёгкая атлетика, лыжи. Великолепный преподаватель по «физре» Василий Иванович, которого ученики дразнили «ботаником» за его круглые очки, был фанатом физической подготовки, как науки совершенствования тела, так и религии духа, ибо, как говорили древние: в здоровом теле — здоровый дух. Физрук Василий Иванович был ярким тому подтверждением. Никто не мог на глаз определить, сколько же ему лет: невысокая спортивная фигура, сухопарый, подвижный, подтянутый и энергичный, похожий на вечный двигатель. А когда все нормативы были приняты, оценки выставлены, и первые места на соревнованиях взяты, наступало время шахмат, в которые играли все и везде.
Подошло время рассказать родителям о своих планах, так как без их документального согласия ни о каком поступлении в СВУ не было и речи. Повод нашёлся сам. Вечером за ужином, когда вся семья была в сборе, включая младшего брата Серёгу, который появился на свет через пять лет после первенца, отец, между прочим, спросил старшего сына, что он собирается делать после восьмилетки.
- В девятый пойдешь?
- Не, пап, я в Суворовское училище буду поступать, — твёрдо ответил Валера.
Отец перестал жевать, а мама поперхнулась. Все вместе — они уставились на него, пытаясь понять, шутит парень или говорит серьёзно. От такого пристального внимания Валерке стало как-то не по себе.
- Вы чего? — сказал он и тоже прекратил приём пищи.
- Ты серьёзно, сын? — спросил батя.
- Серьёзней не бывает, — ответил Валерий. — Я так решил.
- Нет, вы посмотрите на него! — очнулась мать от первого шока. — Он так решил! А нас не забыл спросить? Самостоятельный какой…
- Погоди, мать, — перебил её глава семьи. — Значит, военным хочешь стать?
- Хочу, — не обращая внимания на мамины причитания, твёрдым голосом сказал Валера.
- Ну, что ж, дело хорошее — Родину защищать. Только знаешь, сынок, армейская жизнь — это ведь не сахар и не мёд. Постоянно с места на место, всё по распорядку, себе не принадлежишь, и в любое время суток должен быть готов выполнить приказ. А если, не дай бог, война и — в бой?  Умирать не страшно?
Об этом Валера ещё не думал, и потому вопрос отца застал его врасплох. Но реактивный, изворотливый юный ум выкрутился, не раздумывая:
- А тебе на войне страшно было?
Тема была исчерпана. И хотя мать по последнего дня была категорически против этой дерзкой затеи старшего сына, отец не возражал, и это имело решающее значение.
В школе прошёл выпускной вечер. В свидетельстве о восьмилетнем образовании Востротина стояли две тройки: по русскому и английскому языкам. Этот факт накануне поступления, понятно, не добавлял оптимизма абитуриенту, но и не ввергал его в уныние. «Прорвёмся!», — сказал себе Валера, кладя свидетельство во внутренний карман выпускного костюма, в котором будущий генерал и поехал покорять Свердловскую «кадетку».

(Продолжение следует).

Автор повести — Сергей Суразаков.

 

 

 

 

---

---